Том 9, № 4 (2023)

В статье рассматривается проблема разграничения предметов ведения Российской Федерации и ее субъектов, конституционные и договорные основания определения предметов исключительного и совместного ведения, анализируются обоснованность и эффективность использования остаточного принципа определения предмета исключительного ведения субъектов Федерации. Автор обобщает и проводит систематизацию (учет) законодательной практики Самарской области в период с 1998 г. по настоящее время, выделяет основные направления законодательного регулирования с учетом специфики и потребностей данного региона. В представленной статье определяются основные тенденции регионального правотворчества, выражающиеся в высокой правотворческой активности высших должностных лиц субъектов Федерации; дублированности положений федерального законодательства; формировании практики законодательного регулирования, относящегося к ведению подзаконного нормотворчества, а также практики «опережающего» регионального правотворчества. Вместе с тем автор приходит к выводу, что сложившаяся практика регионального правотворчества может выступить основанием для определения предмета ведения субъектов Федерации и обеспечить наиболее эффективное управление в пределах компетенции органов власти субъекта Федерации с целью удовлетворения региональных потребностей, при условии соблюдения требований единства целей, задач, принципов правотворческой деятельности в масштабе всей страны, единства приемов, способов и средств юридической правотворческой техники как на федеральном, так и на региональном уровне. 

В статье рассматриваются вопросы реализации одного из репродуктивных прав – применения экстракорпорального оплодотворения. Право иметь детей является одним из фундаментальных конституционных прав. Подчеркивается, что использование ЭКО является вынужденной мерой для супругов (семейных пар), поскольку по медицинским показаниям не представляется возможным зачатие детей естественным путем. Все более преобладающей становится точка зрения, что ЭКО как результат достижений биомедицины является общественным благом; хотя и в меньшей степени, но звучат голоса о том, что наличие детей является своего рода долгом перед обществом. Общепризнанным является подход, согласно которому ЭКО нельзя использовать для выбора пола ребенка, его каких-либо физических характеристик. Это подчеркивает ценность общего блага, а не приоритет выбора отдельного субъекта. Умышленный выбор пола будущего ребенка – путь к пагубной гендерной диспропорции. В контексте морального статуса человеческого эмбриона признано, что растить эмбрион более 14 дней и затем разрушать этически неприемлемо. Обращается внимание на возникающие на практике споры относительно возможного применения ЭКО, в том числе после расторжения брака. Вносятся предложения по совершенствованию гражданского и иного законодательства и правоприменительной практики. В частности, предусмотреть, что наследниками по завещанию и закону могут быть в том числе граждане, зачатые в соответствии с соглашением между женщиной и мужчиной об использовании его биоматериала для экстракорпорального оплодотворения в течение шести месяцев после его смерти и родившиеся живыми после открытия наследства. Бесплатное хранение половых клеток должно быть обеспечено сотрудникам правоохранительных органов, профессиональным военнослужащим и военнослужащим, выполняющим долг в «горячих точках», сотрудникам Министерства по чрезвычайным ситуациям и т. п. при условии, что у них пока нет детей. В иных случаях их хранение может осуществляться за плату.

В статье анализируются положения Модельного закона для государств - участников СНГ «О цифровых правах», относящиеся к цифровому образу (цифровой копии личности), права на которые рассматриваются как личные неимущественные блага. С целью определения места цифрового образа в системе личных неимущественных прав проведена характеристика его отличительных черт в сравнении с правом гражданина на изображение. Осуществлена характеристика содержания субъективного права на цифровой образ. Нормативную основу исследования составило модельное законодательство для государств - участников СНГ и национальное законодательство стран-участниц (в частности, право Беларуси и России). По результатам исследования сделан вывод о том, что право на цифровой образ (цифровую копию личности) можно рассматривать в качестве одного из проявлений права гражданина на изображение. Модельный закон «О цифровых правах» позволяет выделить черты, отличающие цифровой образ (цифровую копию личности) от иных форм охраняемых изображений (например, произведений изобразительного искусства, фото- и видеозаписей и т. д.), но не дает оснований рассматривать его вне рамок существующих механизмов обеспечения права гражданина на изображение. Автор статьи делает вывод, что содержание права на цифровой образ (цифровую копию личности) не имеет каких-либо серьезных отличий от содержания права гражданина на изображение. Это проявляется в сходстве по субъектному составу, порядку использования цифрового образа и изображения гражданина, как при его жизни, так и после смерти, регламентации возникновения этих объектов, установлении ограничений права гражданина на цифровой образ и собственное изображение, а также последствий нарушения этих прав.

В статье проведен анализ законодательства об охране здоровья и законодательства о персональных данных в аспекте их влияния на внедрение в практику персонализированной медицины. Делается вывод о том, что поскольку развитие персонализированной медицины связано с изучением индивидуальных данных человека, и в первую очередь его генетических данных, то особое значение приобретает гармонизация правовых положений о медицинской деятельности и генетической информации как разновидности персональных данных. Применительно к персонализированной медицине в «головном» законе предлагается закрепить общие положения, касающиеся применения индивидуализированного метода, а в специальных законах выделить группы норм, устанавливающие особенности использования этого метода при осуществлении конкретного вида (направления) медицинской деятельности. В качестве итогового вывода обосновывается идея о необходимости гармонизации законодательства об охране здоровья и законодательства о генетической информации как вида персональных данных прежде всего в части режима сведений о состоянии здоровья, являющихся генетическими, а также особенностей их использования в персонализированной медицине. 

Данная статья посвящена процессуальным особенностям рассмотрения дел о лишении родительских прав на основе материалов судебной практики и теоретических исследований. Обращено внимание на наличие публичного интереса в предмете судебной защиты по делам о лишении родительских прав и необходимость в связи с этим выделения данной категории дел в особый вид гражданского судопроизводства наряду с другими делами, связанными с защитой прав несовершеннолетних. Исследованная судебная практика позволяет сделать вывод о сложностях в решении вопроса о наличии достаточных оснований для лишения родительских прав. Выявлена неэффективность такой меры, как предупреждения при отказе в удовлетворении иска о лишении родительских прав. Обосновано, что, поскольку признано, что лишение родительских прав является мерой семейно-правовой ответственности, необходимо включать в предмет судебной защиты и вопросы о возмещении ущерба, так как ненадлежащее исполнение родительских обязанностей сопровождается часто тем, что пособия и выплаты на детей ответчик использует не по их целевому назначению. Целесообразно не только ставить вопрос о взыскании этих средств в пользу ребенка, но и непосредственно в судебном решении определять судьбу материнского капитала и также проверять, как были израсходованы эти средства. Выявлена неэффективность такой меры, как предупреждения при отказе в удовлетворении иска о лишении родительских прав. Жестокое обращение с ребенком и злоупотребление родительскими правами, бесспорно, причиняет моральные страдания и сказывается на здоровье ребенка, поэтому нужно решать вопрос и о компенсации морального вреда. Особо выделена проблема процессуального положения самого ребенка и учета его мнения. Обращено внимание на необходимость специального процессуального регулирования ряда вопросов, что в совокупности позволило сделать вывод о том, что дела о лишении родительских прав не соответствуют по своей материально-правовой природе ни исковому, ни особому производству.

В статье рассматриваются доказательства по УПК Франции с их многочисленными и существенными отличительными особенностями, которые полезны и любопытны как теоретикам, так и практикам. Во-первых, вместо следователя мы видим следственного судью. Во-вторых, привычное понятие «следственное действие» трансформировалось в «судебное расследование». Это существенно повлияло на права и обязанности участников процесса. Наряду с традиционно понимаемыми в российской юриспруденции доказательствами УПК Французской Республики содержит также перечень действий, которые в отечественной юриспруденции принято относить к оперативно-розыскной деятельности. Это обусловило появление необычных прав у прокуроров и судей, привело к увеличению гарантий прав и свобод личности. Актуальный для отечественной юриспруденции вопрос о доказательственном значении непроцессуальной информации в соответствии с УПК Французской Республики становится не только допустимым, но и привлекательным.

В настоящей работе исследуется уголовное законодательство Российской Федерации (далее – РФ) и Китайской Народной Республики (далее – КНР) в части «отмывания» денежных средств или иного имущества, приобретенного преступным путем. Проанализирована судебная практика России и Китая с типичными примерами названной категории дел. Приведены распространенные схемы легализации (отмывания) денежных средств, приобретённых в результате совершения преступления. Рассмотрены международные нормы и акты в исследуемой области.

Высокий уровень наркотизации современного социума требует от Российской Федерации и международного сообщества координации мер, направленных на противодействие незаконному обороту наркотических средств и сходных с ними веществ, для чего важна разработка единых подходов к определению социально-правовой природы наркопреступлений. Установлено, что для уяснения социально-правовой сущности наркопреступлений необходим системный анализ характера и степени их общественной опасности, который прежде всего связан с объектом (в том числе предметом) и объективной стороной составов наркопреступлений. Показано, что в отличие от национальной уголовно-правовой системы в международном праве нет специального указания на объект преступных деяний; кроме того, международное антинаркотическое право не предусматривает деление объектов преступлений «по вертикали». О содержании объекта названных посягательств в международном праве можно сделать вывод, исходя из текста преамбул соответствующих международно-правовых источников. Доказано, что основным объектом наркопреступлений по международному праву следует признать «здоровье человечества». Установлено, что российское уголовное законодательство предусматривает гораздо более широкий перечень предметов наркопреступлений, чем в международном праве, как по числу наркотических средств, так и по количеству психотропных веществ. Для эффективного противодействия незаконному обороту наркотических средств и сходных с ними веществ представляется целесообразным предусмотреть в международном праве составы хищения и вымогательства наркотических средств и психотропных веществ, а также нарушения правил оборота наркотических средств и сходных с ними веществ, поскольку конвенции не содержат в перечне наказуемых действий аналогов данному составу преступления, что приводит к пробелам в международно-правовом регулировании. Делается вывод, что для эффективной борьбы с незаконным оборотом наркотических средств и сходных с ними веществ необходимо всемерно гармонизировать подходы международного права и отечественного уголовного законодательства в рассматриваемой сфере.

В уголовно-правовых доктринах Российской Федерации и Туркменистана, а также в нормативных правовых актах и иных официальных документах, принятых в этих государствах, существуют разные подходы к классификации преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). Данные различия приводят к снижению результативности уголовно-правового противодействия соответствующей разновидности противоправных деяний. В связи с этим автором анализируются альтернативные подходы к классификации преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий). Делается вывод, что, исходя из структурных особенностей Уголовных кодексов Российской Федерации и Туркменистана, данные разновидности общественно опасных деяний следует классифицировать в зависимости от особенностей объекта и субъекта этих противоправных посягательств, характера и степени общественной опасности деяния, формы вины, а также способов и средств совершения названных преступлений. Сделанные в настоящей статье выводы и рекомендации имеют определенную теоретическую значимость и могут использоваться для дальнейшего исследования классификации и типологии преступлений, совершаемых с использованием информационно-телекоммуникационных сетей (технологий) по уголовному законодательству Российской Федерации и Туркменистана.