Representation of male and female family roles in Soviet magazines of the late 1960-ies – 1970-ies

Full Text

Введение

Гендерная структура советского общества не поддается исчерпывающей характеристике по причине своего сложного устройства, изменения политической конъюнктуры, трансформации методов управления и культурных ценностей. Так, И.С. Кон утверждает, что в 1956–1986 гг. происходит «смена тоталитаризма авторитаризмом; постепенное расширение сферы индивидуальной свободы; переход от командно-административных методов защиты брака и семьи к морально-административным» [Кон 1977, с. 168]. При исследовании гендерной структуры общества необходимо учитывать специфику конкретного исторического периода; именно 1960-е годы характеризуются интенсивной урбанизацией, улучшением бытовых условий жизни горожан, завершением демографического перехода (перехода к семье нуклеарного типа). Помимо того, многие исследователи отмечают либерализацию в социальном законодательстве, но в то же время по-разному оценивают его влияние на гендерный порядок и положение женщин в СССР. С.Г. Айвазова говорит о дискриминационном характере льготного законодательства [Айвазова 1998, с. 66–99]. Эта проблема выражалась в том, что советское законодательство «уделяло материнству гораздо больше внимания, чем отцовству» [Чвыкалов 2011]. С.В. Поленина, отражая специфику популярных мнений среди советских исследователей, пишет о материнстве как «специфической функции женщины» и обосновывает тем самым описанные законодательные практики [Поленина 1985].

Исследуемый период также характеризуется изменениями в системе трудовых отношений. Современные исследователи отмечают проявления гендерного неравенства. Так, Н.Л. Пушкарева пишет, что в 1976 г. женщины составляли до 70–80 % трудящихся среди самых неквалифицированных категорий и занимали лишь 5–6 % среди самых высших и высокооплачиваемых должностей [Пушкарева 2021, с. 94–101]. Тем не менее в исследуемый период возросла  не только абсолютная численность работающих женщин, но и их доля в структуре работающего населения. К примеру, в 1970-м году среднегодовая численность работающих женщин составляла 45 800 тыс. чел. (т. е. 51 % от общей численности рабочих и служащих) (Женщины в СССР 1985, с. 7). Именно поэтому для общества стало актуально переосмысление сложившихся ранее моделей семейных отношений. Несмотря на механизмы цензуры и особенности построения официального дискурса, общая информационная повестка позволяет понять образы желаемых моделей семейных отношений и гендерного устройства общества.

Настоящее исследование строится на выявлении специфики отображения семейных ролей мужчин и женщин в позднесоветском обществе на материалах периодических печатных изданий: журнала для родителей и учителей «Семья и школа», научно-популярного журнала «Здоровье», рекламного журнала «Новые товары» и детских журналов «Мурзилка» и «Веселые картинки».

Основная часть

Предметом исследования в первую очередь стало отображение проблем «мужского» и «женского». Были рассмотрены мартовские выпуски журнала для родителей и педагогов «Семья и школа» с 1970 по 1980 г. (тираж – 1 300 000–1 890 000 экземпляров). До 1975 года мартовский выпуск сопровождался помещенными на первые страницы номера фотоработами, изображающими женщину с ребенком и женщину в образе работницы-профессионала. Рядом с фото помещались также прозаические и поэтические тексты о роли матери в жизни каждого советского гражданина. Выпуск журнала 1975 года начинается со статьи, в которой говорится о целях программы ООН по проведению Международного года женщин: «…заботами Коммунистической партии и Советского правительства буквально с первых дней советской власти женщине обеспечено юридическое и фактическое равноправие» (Семья и школа 1975, № 3, с. 2). Эта идея выражалась не только в данном журнале, но и в иных изданиях (например: «В СССР впервые в мире решена социальная проблема огромной исторической значимости – обеспечено подлинное равноправие женщины...» (Здоровье 1977, № 11, с. 29–32), как писала кандидат исторических наук в журнале «Здоровье» в статье под названием «От Домостроя к паритету»).

Помимо женского вопроса как политического, интерес представляют рубрики, где читатели и читательницы задают волнующие вопросы экспертам и делятся своим родительским семейным опытом. Встречаются истории от женщин, сомневающихся в необходимости повторного заключения брака или столкнувшихся с проблемой алкогольной зависимости супруга (Семья и школа 1975, № 3, с. 14). Представлены тексты дочерей, посвященные их матерям. Показательна история от девочки из Чечено-Ингушской АССР, в которой она рассказывает о том, как ее мать, когда-то не закончившая школу и невольно выданная замуж за незнакомца, «благодаря советской власти» в 38 лет поступает на юридический факультет и становится председателем женсовета (Семья и школа 1975, № 3, с. 4–6). Из этой истории следует, что ныне успешная мама из сочинения девушки ранним этапом своей биографии все же опровергает тезис редакторов журнала о юридическом и фактическом равноправии женщин и мужчин, наступившем «с первых дней советской власти». Очевидно, что любая экстраполяция выводов о гендерных ролях и стереотипах на все «советское общество» будет в той или иной мере ошибочной, что обосновано пестротой и разнообразием советского социума.

В целом в текстах, представленных в журнале, стереотипные установки соседствуют с эгалитарными воззрениями, а проблемы, о которых говорят авторы текстов, указывают на гендерное неравенство, как минимум по параметру низкого уровня вовлеченности мужчин в процессы воспитания детей: «Вот мнение председателя школьного родительского комитета Р.П. Рядович: – Ну что можно мужчине поручить, кроме ремонта? … В квартире лет пять не убирались, а для мужчины так – легкий беспорядок... А потом женщина – мать, у нее и подход к детям иной...» (Семья и школа 1975, № 3, с. 24–25).

Из рубрики, подразумевающей вопросы и ответы, мы можем узнать, что мужчин беспокоят проблемы физической слабости и недостаточной мужественности образов своих сыновей (Семья и школа 1975, № 3, с. 16), а редакторы журнала воспроизводят «традиционные» стереотипы маскулинности, утверждая, что «для мальчика наиболее привлекательны качества настоящего мужчины: сила, воля, смелость, верность дружбе» (Семья и школа 1975, № 3, с. 19).

Вопросы брака, позитивной вовлеченности мужчин в процессы воспитания детей и физической заботы о членах семьи в целом были достаточно актуальными, судя по данным периодической печати. Особый интерес в этом плане представляют тематические рубрики научно-популярного журнала «Здоровье», выходившего тиражом более 11 500 000 экземпляров.

По результатам анализа выпусков 1968–1982 го-дов можно сделать вывод о том, что в журнале уделяется достаточное внимание вопросам здоровья: чаще женского (Здоровье 1968, № 1, с. 30; № 2, с. 20–21; 1971, № 7, с. 19; № 9, с. 4) и реже мужского (Здоровье 1971, № 9, с. 12, 26–27; № 5, с. 20). Интерес к женскому, в особенности репродуктивному, здоровью можно объяснить с помощью подхода Е. Здравомысловой и А. Темкиной, которые характеризуют советский гендерный порядок как этакратический [Здравомыслова, Темкина 2003, с. 299–321].

В статьях, связанных с этикой семейных отношений, воспитанием детей и гигиеной, можно найти материал, свидетельствующий о гендерных стереотипах. В одном из выпусков 1970 года опубликована статья под названием «Азбука создания семьи», авторами которой являются учительница средней школы и главный врач психоневрологической больницы. Наряду с тезисами, пропагандирующими ответственное и вовлеченное родительство, осознанное отношение к сексуальной жизни, необходимость полового просвещения, встречаются и тезисы, стигматизирующие некоторые виды сексуального и семейного поведения, очевидно, уже распространенные в СССР: «Несчастная семья – это очень часто семья неполная, состоящая только из матери и ребенка; несчастные дети – это обычно дети, растущие без отца» (Здоровье 1970, № 8, с. 14–15). Данный тезис вызывает множество вопросов: почему семья без отца считается несчастной, а о семье, где нет матери, ничего не сказано? Принимать ли статус «несчастной» как неоспоримую данность семье, в которой уже произошел развод супругов или женитьбы изначально не было? Как оценивать семью, которая формально является полной, а в вопросе реальной вовлеченности обоих родителей в процесс воспитания – нет?

Выпуски 1971 года содержат ежемесячную рубрику «Лекторий для родителей – хотите иметь здорового ребенка?», в которой описано взросление новорожденного с соответствующими его развитию советами по гигиене и педиатрии. Важной в данной рубрике является тема участия отца в заботе о младенце, о чем редакторы рубрики говорят с первых ее строк: «Обычно, когда речь идет об уходе за грудным ребенком, все советы адресуются матери. Мы же обращаемся и к отцу и настоятельно просим его взять на себя долю обязанностей» (Здоровье 1971, № 1, с. 16). Далее рубрика дополняется специальным разделом «Задание для папы», в которой отцам рекомендуют взять на себя подготовку матери и ребенка к выписке из родильного дома, подготовку специального оборудования для безопасности и развития ребенка, обязанности по ведению домашнего быта. «Не ждите, когда вас попросят что-либо сделать. Предлагайте свою помощь сами… Обязательно каждый день уделяйте час-два малышу!» (Здоровье 1971, № 4, с. 19), указано в одном из выпусков. Такая проблематизация может быть очередным свидетельством того, что необходимость вовлеченности отцов в заботу о младенцах в СССР 1970-х годов еще является темой, не очевидной для многих мужчин. Один из выпусков данной рубрики со статьей «Отцы, это ваш долг!» начинается с возмущенного обращения в редакцию «Читателя П.»: «… я хочу спросить вас: почему это вы даете такие советы отцу? Прибрать квартиру, приготовить белье для новорожденного, закупить все необходимое в аптеке. А что же будет делать мать во время своего декретного отпуска? Вот пусть и занимается этими делами» (Здоровье 1971, № 7, с. 26). Невозможно выяснить, было ли данное обращение в редакцию реальным, однако появление такого рода дискурса в некоторой мере отражает стереотипные представления о гендерных ролях в советском обществе.

Несмотря на настойчивое желание редакторов продолжить в следующих номерах рубрику «Школа отцов», журнал все же транслирует гендерные стереотипы в других статьях в скрытой форме. К примеру, это можно проследить по иллюстративному материалу, где женщины часто изображаются в роли матерей, т. е. в окружении детей, или в статьях о декоративной косметике, красоте, внешнем виде, косметологии и подобных рекламных объявлениях.

Печатным источником, требующим особого внимания, также является советский рекламный журнал «Новые товары», который издавался на протяжении исследуемого периода приблизительным тиражом в 300 000 экземпляров. С одной стороны, проблемы развития плановой экономики позволяют сделать предположение о специфических функциях советской рекламы в целом, а также поставить под сомнение репрезентативность выбранного источника, поскольку с помощью него сложно определить популярность той или иной продукции среди мужчин или женщин. На сегодняшний день мы расцениваем явления товарного дефицита как факт социально-экономической жизни СССР, в том числе и советского общества 1970-х гг., соответственно, полагаем, что рекламируемые в журнале товары в реальности могли быть доступны в представленном объеме далеко не всем гражданам СССР. С другой стороны, именно эти обстоятельства позволяют предположить, что журнал «Новые товары» не отображал реальную картину потребления советского человека, а конструировал его желаемую модель, о чем косвенно свидетельствует и относительно небольшой тираж этого журнала. С этой позиции данные настоящего источника становятся особенно значимыми.

Действительно, примечательно, что так называемые «брежневские» годы становятся особым периодом, в котором проявления повседневности начинают наиболее активно расходиться с идеологическими концептами. Эту тенденцию замечают ряд исследователей советской повседневности, основываясь на анализе советских популярных журналов [Юрчак 2014, с. 395; Антонова 2008]. Официальный дискурс «развитого социализма», проявляющийся в дискредитации капиталистических основ устройства «западных» обществ, сочетался с трансфером некоторых капиталистических моделей на уровне частно-бытовом. Французский философ Ж. Бодрийяр, исследуя «общество потребления» на Западе, утверждает, что повседневность людей 1970-х гг. состоит уже «не в общении с себе подобными, а в получении, в соответствии с растущей статистической кривой, благ и посланий и в манипуляции с ними, начиная с очень сложного домашнего хозяйства и десятков его технических рабов вплоть до “городского оборудования” … вплоть до постоянного зрелища прославления объекта в рекламе и в сотнях повседневных посланий» [Бодрийяр 2006, с. 5]. Несмотря на то что масштабы развития скованной государственным регулированием советской рекламной индустрии не сравнимы с западным рыночным рекламным бизнесом, образы со страниц журнала «Новые товары», очевидно, символически связаны с моделями западной культуры потребления, в том числе и в гендерном отношении. К тому же косыгинская реформа, результатом которой стало изменение методики определения эффективности производства через категории прибыли и рентабельности, приносила некоторые плоды.

Гендерный анализ журнала позволяет сделать выводы о стереотипах (и попытках их преодоления в советском обществе) на уровне культуры потребления. На основе частоты и качества употребления женских и мужских образов мы можем сделать вывод, что декларируемый равный статус женщин и мужчин не оказывает существенного влияния на традиционалистские представления о «женском» и «мужском». В частности, на страницах журнала мы видим репрезентацию образа женщины-домохозяйки, что часто выражается в изображении женщин-моделей на рекламных плакатах бытовой техники (стиральные машины, мясорубки, газовые и электрические плиты и т. п.), бытовой химии, а также товаров, связанных с обустройством уютного быта. Женщины чаще всего изображены и в рекламе продуктов питания – в процессе приготовления пищи. Иногда и текстовый материал содержит в себе прямое указание на бытовые роли женщин: «В этом году наши хозяйки получат новый электрический помощник – комбинированную электромясорубку…» (Новые товары 1968, № 2, с. 14). Примечательно, что постановочные кадры, изображающие женщин за работой по дому, зачастую эстетически и символически копируют образы американских жен-домохозяек 1950-х гг. Изображение мужчины на фоне бытовой техники (в данном случае стиральной машины) среди выпусков 1968–1980-х гг. встретилось лишь один раз.

В целом образы женщин в рекламном журнале используются, очевидно, гораздо чаще образов мужских, что, предположительно, может быть связано и с непопулярностью профессии модели среди представителей мужской части советского общества. В то же время на примере практик «капиталистических» обществ Э. Уиллис делает вывод: «...женщины становятся особой мишенью для рекламщиков. Согласно этой точке зрения, общество ‘‘создает’’ женщин как потребительниц» [Уиллис 2012, с. 38–39]. Фото мужчин в журнале «Новые товары» чаще встречаются в разделах «Новинки зарубежной моды» в рекламе мужских костюмов, где моделями, вероятно, являются не советские мужчины. Мужчины также присутствуют на плакатах, связанных с рекламой электроники или транспортных средств. Стоит отметить, что женщины периодически также присутствуют при рекламе аналогичных товаров (телевизоры, радиоприемники, фотоаппараты, велосипеды), в то время как тема водного транспорта и рыбалки практически полностью в журнале является «мужской». Со второй половины 1970-х образы женщин появляются и в рекламе мопедов, чего не было в первой половине десятилетия. При этом облик женщины не сексуализирован, как это было характерно для рекламы постсоветского образца.

Тема детства в целом представлена противоречиво. В некоторых номерах реклама детских игрушек только условно разбита на блоки с машинами и куклами с описанием характеристик самих игрушек, в иных номерах содержатся прямые или косвенные указания на то, для какого пола данная игрушка предназначена. В целом образы детей используются вместе с женскими, а не с мужскими, что, конечно, отсылает к материнской роли женщины и практически исключает образы отцовства как таковые.

Наиболее популярными среди читателей детского возраста были детский журнал для октябрят «Мурзилка» и детский юмористический журнал «Веселые картинки» (тираж – более 5 000 000 экземпляров каждый). Материалы этих изданий также могут дать общее представление об особенностях мужской и женской гендерной социализации в позднем СССР. Нами были рассмотрены февральские и мартовские выпуски журналов, исходя из устоявшегося в обществе представления о гендерно-дифференцированных праздниках 8 Марта – Международный женский день и 23 февраля – День защитника Отечества. В мартовских номерах несмотря на то, что фигуре женщины уделено отдельное внимание, роль женских образов сводится именно к материнской, что, конечно, наиболее очевидно и доступно для детского понимания, однако в значительной степени отсылает к традиционалистскому представлению о женщине в целом. В то же время в одном из выпусков опубликован рассказ В. Лосиной, в котором подвергалось критике несправедливое ограничение деревенских девочек до революции в праве на получения даже школьного образования: «Не отпускают родители девочек в школу: и нянчить надо им, и прясть» (Мурзилка 1970, № 3, с. 10–12).

Поскольку данные журналы были ориентированы на детей дошкольного и младшего школьного возраста, их содержание отличается большим количеством иллюстративного материала. На наш взгляд, эта характеристика очень важна, так как репрезентация различных гендерных ролей в виде визуальных образов особенно сильно влияет на гендерную социализацию читателей. На страницах февральских и мартовских номеров данных журналов маскулинные и феминные образы представлены в соответствии со стереотипным разделением свойств социальных ролей. Персонажи мужского и женского пола, как правило, изображены в процессе выполнения разного рода действий: мужские – связаны с физической активностью (Веселые картинки 1968, № 3, с. 2), военными действиями и играми (Веселые картинки 1969, № 2, с. 3), показаны во время того, как мастерят какие-либо предметы быта (Веселые картинки 1969, № 3, с. 5); женские преимущественно связаны с приготовлением пищи (причем такие образы встречаются и на рисунках, присланных читателями в редакцию) (Мурзилка 1982, № 5, с. 20; Веселые картинки 1968, № 3, с. 4), с вязанием/вышиванием/рукоделием (Веселые картинки 1963, № 3, с. 13), с заботой о членах семьи (Мурзилка 1982, № 5, с. 18). Встречается также и детское стихотворение, которое напрямую отражает одну из стереотипных установок в отношении проявления эмоций слабости мужчинами: «Если мальчик плачет, значит, есть причина. Если слезы прячет, значит, он – мужчина» (Веселые картинки 1982, № 2, с. 11).

Заключение

Таким образом, анализ упомянутых периодических изданий позволяет прийти к следующим выводам. На бытовом уровне понимание гендерных ролей в СССР могло значительно различаться в зависимости от множества факторов. Именно по этой причине исследование дискурса на основе печатных и иных материалов позволяет выявить не столько отношение советского общества к каким-либо социально-политическим и культурным вопросам, сколько представление желаемых форм отображения (или замалчивания) социальных проблем советской властью.

Не заполненные политической пропагандой смысловые лакуны, образующиеся на месте цензурированных форм взаимодействия власти и общества, позволяют отыскать свидетельства реальных проблем социальных взаимоотношений, в том числе и проблем гендерных стереотипов. Исследуемые источники отражают стереотипные представления о гендерно ориентированных сферах общественных отношений: тема армии, и, соответственно, силы, мужества, выносливости, представлена как мужская, тема красоты и домашнего уюта – как женская.

Семейные обязанности на страницах исследуемых популярных советских журналов представлены, во-первых, как гендерно дифференцированные, во-вторых, по большей мере как женские; таким образом, приватная сфера общественных отношений воспринималась как область, где женщина может демонстрировать особую активность. Основной проблемой роли мужчин в семье считалась их слабая вовлеченность в процессы воспитания детей, выполнения функций по бытовому обеспечению домашнего семейного хозяйства.

Данные выводы дают основания полагать, что в советском обществе 1960–1970-х гг. расхождение между декларируемыми и реальными возможностями женщин, желаемыми и фактическими моделями семейных отношений проявлялось в значительной мере.

About the authors

T. S. Gubanova

Author for correspondence.
Email: gubanova-ts09@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-8987-2459

postgraduate student of the Department of Russian History

References

Supplementary files