Correspondence of Anatoly Fedorovich Koni with liberal lawyers as a source on the political sentiments of legalists in 1860–1910

Full Text

Введение

Великие реформы Александра II породили большое общественное брожение. Десятки тысяч поданных были вовлечены в политические процессы. В этом потоке отдельно стоит выделить группу консервативных либералов. Это движение организационно включало в себя различные группы умеренных монархистов. Общим, что объединяло их, было представление о незыблемости самодержавия и возможности либеральной трансформации авторитарными методами на консервативной основе. Возможность такой эволюции сложилась под впечатлением удачных реформ царя-освободителя. Мы не можем исключать представителей этого движения из общего освободительного движения в России в ту эпоху. Без исследования и раскрытия их роли в происходящих общественных событиях картина исторического полотна не будет полной. В этом заключается актуальность и новизна нашей работы.

Большинство умеренных либералов принадлежало к земскому движению. Если история земства в литературе хорошо описана, то эволюция второй группы – легалистов известна гораздо хуже. Почти все деятели этого движения принадлежали к юридическому сословию империи и к профессуре юридических факультетов страны. Их отличала ярко выраженная идеология консервативного либерализма (с ориентацией на права человека) наиболее удачно сформулированная Б.Н. Чичериным в 1860-е гг.

Легалисты включали в себя несколько поколений. В том числе, к ним принадлежали юристы – организаторы реформ 1860-х гг., шестидесятники (восторженные поклонники реформ, молодые юристы, вступившие на правовое поприще в благословенные 60-е), младшее поколение юристов (прагматики 1880–1890-х гг.) и, наконец, малочисленная группа «младо-юристов», присоединившихся к влиятельным шестидесятникам в начале ХХ в., в основном из карьеристских соображений. Эти сторонники Великой реформы были тесно связаны между собой, вели активную переписку. Одним из самых активных шестидесятников был Анатолий Федорович Кони. Его корреспонденция насчитывает свыше 10 000 писем, адресованных сотням лиц.

Основным исследователем эпистолярного жанра А.Ф. Кони была С.А. Доманова. Изучив много писем Анатолия Федоровича, Доманова вскрывает его отдельные мысли о будущем России, о большевизме, о распаде общества. После прочтения работ Домановой можно поставить вопрос о сплошном изучении эпистолярного наследия нашего героя с целью окончательного установления его отношения к обществу, к отдельным людям и к самому себе (Доманова 1999 [Доманова 2015, с. 36–42]. Проблемы источниковедческого характера по истории жизнедеятельности Кони отмечались в нашей работе [Кодинцев, Рыбин 2019. с. 80–85]. Приступив к исследованию, нам удалось выявить группы писем Кони и к Кони в архивах: ГАРФ (фонд 564, который содержит более тысячи писем), Пушкинский дом (фонд 134, включает тысячи писем). Отдельные небольшие группы документов хранятся в Государственном историческом музее г. Москва, рукописных отделах РНБ и РГБ и в РГАЛИ. Кроме того, значительная часть писем Анатолия Федоровича была опубликована в восьмом томе Собраний сочинений, вышедшем в 1969 году [Кони 1968 a]. В указанный том вошло 266 писем Кони. Но среди них мало писем политического содержания. Возможно, авторы собрания пропустили ряд писем, а отдельные не были включены по причине неприемлемого для большевистской власти содержания.

Кони в существенной степени отражал настроения и эмоции шестидесятников. В своей переписке он транслировал их отношение к сложившейся политической системе, затрагивал вопросы переустройства государства. Если сам Кони писал много писем по политическим вопросам, то к нему, напротив, политические письма направляли редко. Впрочем, это могло быть связано с потерей части переписки. Так или иначе, Кони был самым активным легалистом, отражавшем и одновременно прощупывавшем, умонастроения своей социальной группы. Именно поэтому, с нашей точки зрения, важно проанализировать взаимную переписку Кони и его друзей, чтобы понять их представления о государстве и мотивы, которые ими двигали.

 

Основная часть

Во второй половине XIX в. молодой юрист Кони в политической деятельности почти не участвовал. Он делал карьеру в государственном аппарате, не имел четких и глубоких политических пристрастий, не мог заниматься политическими вопросами в авторитарном государстве, не был известен «прогрессивной» общественности. Это не означало, что он не обсуждал политические проблемы и не думал об их решении. Напротив, они затрагивали его очень глубоко. Свои мысли Кони изливал в переписке с близкими друзьями.

Значительная часть политических высказываний Кони была отражена в его переписке с Сергеем Морошкиным (однокурсником Кони). Первые политические воззрения мы фиксируем у молодого юриста в 1866 г. Вначале он отличился при защите дипломной работы, в которой, говоря о пределах необходимой обороны, допускал вооруженное восстание в случае нарушения закона со стороны государства. Поступив на службу в письме к Морошкину 09 ноября 1866 г., он отмечал: «Я попал в среду петербургского чиновничества – этой самой лакейской подлости с татарским чванством, жидовской алчности, с бесстыдством камелии и тупоумием готтентота» (Рукописный отдел Института российской литературы и искусства (РО ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 44. Л. 7–8). В последующие годы, составляя подобные письма Кони, никогда не отправлял их по почте, а пересылал с К.К. Арсеньевым. Морошкин же отправлял письма открыто. Переписка Кони находилась после 1866 г. под полным контролем перлюстрационных служб III отделения императорской канцелярии. Все его письма и все письма к нему прочитывались и из них делались экстракты (выписки), которые поступали к главноуправляющему отделением. Как следствие, проверить мнение Кони по политическим вопросам было почти невозможно. Морошкин, же, напротив, был «весь на виду». В дальнейшем он не смог сделать карьеру и провел все время своей службы в Харькове. Неоднократные просьбы Кони перевести его в столицу всегда встречали отказ.

В письме к Морошкину 12 ноября 1867 г. Кони выступает как верный монархист. Молится за здоровье Царя. По его мнению, чиновники запутывают все прекрасные реформы Александра II, подавляют земства. Часть общества «дурит» предавшись нигилизму, но из этого не следует необходимость в сворачивании реформ (Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ. Ф. 109. Оп. 32. Д. 223. Л. 5).

Конец 1870 – начало 1880-х гг. были отмечены брожением общества. Кони оказался захвачен потоком общественных настроений. Весь 1879 г. Анатолий Федорович писал письма, охваченные глубоким пессимизмом. 27 февраля в письме к Морошкину он отмечал, что чрезвычайно рад, что не женат и не имеет детей. «Что увидят они?! Правительство не имеет целей. Общество приучается к крови. Грубая власть. Отвратительный деспотизм толпы и полное отсутствие представлений об органической жизни государства. Сила характеров большая, сила мысли ничтожная [о революционерах]» (РО ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 44. Л. 35–40).

Далее Кони «раздает всем на орехи». Награждает окружающих его людей нелестными эпитетами. «Чиновник – хищник». «Литература и прихвостничающая при ней адвокатура изолгались вконец». «Вся эта толпа мчится в пропасть». «Народ гибнет, угнетен, засорен, споен по кругу, отдан на жертву раскола, жидов и кулаков». И, констатирует: «Мы быстро идем к перевороту, но переворот в России называется бунтом. Культура погибнет, и мы отодвинемся на столетие за Петра». По мнению Кони, «Конституция – единственное лекарство». Идеализируя Конституцию, Кони также идеализировал русский народ: «Надо верить в русский народ. В нем есть спящие, но великие силы». Как казалось Кони, принятие Конституции неизбежно (РО ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 44. Л. 35–45). Стоит отметить, что Анатолий Федорович в таких размышлениях не был оригинален и вслед за другими общественными деятелями рассчитывал найти в народе некие позитивные силы.

В 1880-х гг. после спада общественной активности Кони сохранял угрюмое, подозрительное отношение к российской бюрократии, не ожидая от будущего ничего хорошего. В письме к Любови Гогель 13 ноября 1887 г. Анатолий Федорович вновь переживал по поводу неправильной политики государства. «Наше… безнравственное и одичалое Правительство… при отсутствии всяких моральных принципов у наших министров…» Порядочному человеку «остается или издавать “глас вопиющего в пустыне” или же войти в “совет нечестивых”. Первое – глупо, второе – гаже чем глупость. Надо уходить…» (почти дословно такой же текст повторялся в письме к Сергею Константиновичу Гогелю 13 ноября 1894 г.) (РО ИРЛИ. Ф. 134. Оп. 2. Д. 80. Л. 1). В письме к Морошкину 27 января 1888 г. Кони подчеркивал, что самодержавие для России лучшая форма правления [Кони 1968 b, с. 99–100].

В то же время события начала 1880-х гг. привели Кони к разочарованию в либеральной интеллигенции. Также негативно он оценивал революционеров. В письме к Н.С. Таганцеву 23 июня 1894 г. на убийство французского президента Карно он резко ругал революционное движение, особенно анархистов. По его мнению, фраза о «равенстве и братстве» была пустым звуком. Революционеров обуяла «сатанинская гордыня на почве зависти, злобы и невежества». «Воздействуют на слабые умы, на психопатические натуры» (Рукописный отдел Российской национальной библиотеки (РО РНБ. Ф. 760. Оп. 1. Д. 236. Л. 45–46). В переписке с Б.Н. Чичериным Кони неоднократно жаловался на «нездоровую» атмосферу в России [Сашонко 1991, с. 206].

Кони эмоционально переживал события 1905 г., в письмах и беседах негативно оценивал неэффективную царскую систему. 20 декабря того же года сенатор составил и напрямую направил императору письмо с программой реформ. Неизвестно, попала ли эта записка к императору и, если да, была ли им прочитана. В любом случае последствий она не имела (ГАРФ. Ф. 564. Оп. 1. Д. 163. Л. 1–7).

Письма 1906 г. наполнены страхами и негодованием. Так, В.Н. Саношко приводит большое письмо Кони к Е.А. Нарышкиной – близкой знакомой по общественной деятельности (от 05 ноября 1906 г.). Кони указывал, что питал отвращение к анархии, всю жизнь поддерживал порядок и законность. Поэтому-то срочно необходимо провести либеральные реформы, ограничить самодержавие, принять конституцию. Анатолий Федорович подчеркивал, что государство использовало его в своих целях. Общество же, напротив, считало его носителем гуманизма и ждало или прямо требовало от него выступить с политическим заявлением, от которого он уклонился. Посылая это письмо к человеку близкому к императрице сенатор рассчитывал, что информация дойдет к определенному адресату [Сашонко 1991, с. 212–214].

В том же году Анатолий Федорович написал письмо Владимиру Ивановичу Ковалевскому, соратнику Витте, организатору Прогрессивно-экономической партии. Кони возмущаясь, блистал своим русским языком. «Безобразное, близорукое и своекорыстное правительство в течение трех десятилетий тщательно собирало горячие угли и покрывало их мокрым хворостом, думая, что это значит «управлять», но хворост, как и следовало ожидать высох и вспыхнул в громадный пожар, угрожающий теперь самому существованию деревянной постройки, называемой «Россия», соломенную крышу которой закрывал величественный глиняный фасад, отделанный «под мрамор». Государство Кони уподоблял старушке, покупающей лотерейный билет. Руководители государства подобны игрокам, развлекающимся в салонном вагоне, едущем по пути к месту крушения. Победу кадетов Кони оценивал негативно («пролог Конвента»). Учредительное собрание ожидал как опасное мероприятие. Кони утверждал, что Витте близоруко содействовал революции. «Теперь его песенка спета окончательно». Кони крайне негативно описывал новый состав правительства, состоящий из типичных бюрократов. Он отрицал союз с октябристами (мечтают восстановить старое самодержавие), с кадетами (не доволен их склонностью к насилию) (ГАРФ. Ф. 564. Оп. 1. Д. 823. Л. 1–2). Это письмо было одновременно прощупыванием отношений с близкой по духу группой правых либералов от крупной российской буржуазии и выражало позиции сенатора по политическим проблемам (ГАРФ. Ф. 564. Оп. 1. Д. 1407. Л. 1–7).

В упомянутом письме Е.Н. Нарышкиной (05 января 1906) Кони, говоря о будущем и прошлом России, отмечал фактическое банкротство правительства и угрозу со стороны революционных движений. Необходимо срочно проводить либеральные реформы. Кони отчетливо сознавал то положение, которое он занимал в российском обществе. Он называл себя Дон Кихотом в сфере бюрократии. Государство «думает, что наказывает меня, обходя назначениями и суетными побрякушками, то решается награждать меня». Общество же понимает роль Кони как служение и ждет от него реакции на события. Политические партии звали его в свой состав. Много писем и телеграмм просили и требовали от него высказаться на злобу дня. Кони молчал. Дело дошло до упреков. Сенатор констатировал, что «мое время пришло и мне есть что сказать». Однако события 1906 г. показали, что Кони так и не «сказал» свое слово [Кони 1968 c, с. 232–236].

Сохранилась переписка А.Ф. Кони с активными деятелями Государственной Думы и министрами – А.И. Гучковым (по законопроектам о старообрядцах, по судебной реформе), с В.В. Тенишевым, постоянным докладчиком по судебным реформам, с Н. Хвостовым (по вопросу о расширении полномочий присяжных заседателей), с И. Щегловитовым (по законопроекту об условно-досрочном освобождении) и пр. В них политики просили Кони поддержать тот или иной проект. Так как большинство законопроектов, поступавших в Госсовет в 1907-1917 гг. имели либеральную направленность – сенатор их, как правило, поддерживал (ГАРФ.
Ф. 555. Оп. 1. Д. 905. Л. 1–3; Ф. 564. ОП. 1. Д. 1689. Л. 1–10; Д. 3399. Л. 1–7; Д. 3821. Л. 19–20).

В письме к Александре Чичериной на ее вопрос о переменах в правительстве (1914?) он давал нелицеприятную характеристику министрам предвоенного российского правительства. «Сухомлинов – разводной герой… результаты чего мы видим у него на лице, Щегловитов развратил Сенат своими назначениями…, презренный Саблер перенял от великого инквизитора [Победоносцева]… мертвящий дух» (ГАРФ. Ф. 1154. Оп. 1. Д. 398. Л. 53). В письме другу Н.В. Давыдову о составе правительства в 1915 г. он вновь давал негативную характеристику уходящим министрам (под давлением Госдумы). Из уходящих министров: «Сухомлинов был бездарный, себялюбивый…и вредный негодяй, и собиравший… до 40 т. р. в виде подношений. О Саблере никто жалеть не будет. В нем не было искренних чувств… это была размалеванная бюрократическая проститутка…говорящая громкие фразы... О Щегловитове мы с Вами, сохраним молчание. Хотя и ученый и трудолюбивый, он был до последнего момента “перегибателен духом»...” (РО ГИМ. Ф. 202. Оп. 1. Д. 3. Л. 46).

События Февральской революции потрясли сенатора. 10 марта 1917 г. он пишет письмо своей помощнице Елене Павловне (ГАРФ. Ф. 564. Оп. 1. Д. 883. Л. 29–31) где говорит о конце России, сожалеет о низком качестве народа, переживает о своей бесцельной службе [Доманова 2015, с. 36–42]. Понимая, что все «катится» не туда, Анатолий Федорович в письмах изливал горечь разочарования русского интеллигента, понявшего, что либерализм «проваливается». Так, в письме Н.В. Давыдову 2 мая 1917 г. он сообщал: «Все стало, все замерло и лишь ликует «взбунтовавшийся раб» (по выражению Керенского). Увы! Я не могу Вам сказать ничего утешительного… Мы убиты не только в настоящем, когда наше предназначение растоптано в прах, но и в нашем прошлом, в котором весь труд, все страдания, надежды и вообще вся творческая работа произведены “в ничто”. Когда слышишь кругом в откровенной беседе, пожелание совершить насилие, как единственное средство победить надвигающуюся анархию – чувствуешь всю глубину нашего несчастия и позора. У русского человека нет чувства Отечества – и оно заменяется у него покорностью начальству и казне. Первому теперь можно безнаказанно давать в зубы, вторую растаскивать по кускам. Мое сердце старого московского студента не может примириться и с раздроблением России на самоуправляющиеся «солдатские» части…» (РО ГИМ. Ф. 202. ОП. 1. Д. 3. Л. 28–29).

Аналогичные мысли прослеживаются в письме к Пономаревой 8 июля 1917 г. «Иногда приходится позавидовать ушедшим ранее нас в тот мир, где нет ни Царского села, ни большевиков, ни Протопопова, ни Ленина, ни Распутина, ни анархистов, а есть лишь свет истины и справедливости» [Доманова 2015, с. 36–42].

В письме к Сабуровой Елизавете Владимировне (октябрь 1917 г.) он, апеллируя к памяти А.А. Сабурова («настоящего русского патриота») задавался вопросом «можно себе представить, что чувствовал бы он, видя расчленение и гибель России и ежечасно присутствуя при закрытии институтов, проснувшихся с народом… а исполняющий его слово («Богоносец») могущий сказать мудрое слово… В настоящем бунт «бессмысленный и беспощадный» (Пушкин), виноват николаевский узник и его супруга. Им в 1905-6 гг. говорили о будущем честные люди – и вот разоренная, вызывающая к себе презрение – Россия и оскверненный, разрушенный Зимний дворец и памятник Петра…» (ГАРФ. Ф. 1074. Оп. 1. Д. 1309. Л. 56–57).

 

Заключение

Последним письмом мы подводим итог практике переписки Кони с легалистами и их женами. Переписка многое позволяет нам понять, как о самом герое, так и о его коллегах. Все они жили в напряженном ожидании «удачи» - полной реализации Уставов 1864 г., торжестве прав человека и построении справедливого государства. Одновременно они переживали постоянный пессимизм по поводу власти, интеллигенции и революционеров. С властью они не конфликтовали, будучи сами ее частью, но оценивали ее негативно. В интеллигенции разочаровались еще в 1880-е гг., революционеров же всегда воспринимали как разрушителей общества с противоположной стороны. Пессимизм, смешанный с нотками надежды, обострявшейся в 1880–1881, 1905–1906 и 1917 гг. Таково было их мироощущение. С разочарованием в народе в 1917 г. смысл движения окончательно исчез, и оно умерло не только организационно, но идейно. Вместо народа-богоносца они увидели человеко-зверя (Калибана по выражению Кони).

 

About the authors

D. V. Rybin

Saint Petersburg Institute (branch) of the All-Russian State University of Justice (RPA of the Ministry of Justice of Russia)

Author for correspondence.
Email: danilarybin@rambler.ru
ORCID iD: 0000-0003-4851-2235

Candidate of Historical Sciences, associate professor, director

Russian Federation, 19A, 10th line, Vasilievsky Ostrov, Saint Petersburg, 199178, Russian Federation

References

Supplementary files