New Zakamskaya line: organization and maintenance of the defense system

Full Text

Введение. Постановка проблемы

В начале 1730-х гг. правительство Анны Иоанновны приступило к возведению Украинской и Новой Закамской оборонительных линий, а также к реконструкции возведенной при Петре I Царицынской. Предполагалось, что они, как в предшествующем XVII столетии Белгородская и прочие, продолжившие ее на восток засечные черты, защитят от набегов кочевников вновь осваиваемые плодородные земли Юга и Юго-Востока Европейской России. Изучение фортификационных особенностей новых систем укреплений, специфики использования солдат ландмилиции в боевых действиях и их расселения, а также ряда иных аспектов позволяет сделать вывод, что именно в первой половине – середине 1730-х гг. в полевой военной инженерии Российской империи наиболее явственно проявилось западноевропейское влияние. Такого мнения придерживаются многие исследователи, занимающиеся историей отечественной фортификации XVIII в.

Особую роль в этом влиянии сыграла позиция и активная деятельность ярких представителей западноевропейской военной школы И.Я. Гинтера, А.С. де Кулона и, разумеется, Б.Х. Миниха. С весны 1729 г. инженерное и артиллерийское ведомство перешло в подчинение Миниха [Бенда 2016, с. 40–49], а при Анне Иоанновне он возглавил всю военную систему России. Именно под контролем Миниха и его сотрудников проходили возведение новых систем укреплений и дальнейшее формирование полков ландмилиции. И все же мы только с определенными оговорками можем согласиться с мнением А.К. Байова, считавшего, что «эпоха в истории русскаго военнаго искусства, следующая непосредственно за эпохой Петра I, должна быть названа эпохой Миниха» [Байов 1909, с. 2]. Полагаем, что инициатором создания новой системы укреплений, скорее всего, он не был. В начале правления Анны Иоанновны в ее ближайшем окружении особое место занимали другие люди. Идея сооружения новых оборонительных линий, по всей видимости, родилась на Украине и принадлежала прежде всего генерал-фельдмаршалу М.М. Голицыну, под командованием которого в это время находились все военные части, расположенные на Юге, а также на Царицынской линии и в Черемшанских форпостах, и служившему с ним генерал-аншефу И.Б. Вейсбаху [Багалей 1887, с. 298; Петрухинцев, 2014, с. 226–231] (Гукова 2009, с. 68–69). Миних имел только самое общее представление о начальных обследованиях местности и проектных работах на Украине и в Закамье (А ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. ШГФ. Д. 82. Л. 65; РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 478. Л. 267 об.). Только в конце лета 1731 г. после обсуждения в Сенате подготовленного в Закамской экспедиции первого, самого общего проекта сооружения линии он затребовал у ее руководителей Ф.В. Наумова и И.А. Бибикова всю необходимую документацию для ознакомления. Но уже с конца 1731 – начала 1732 г. все назревшие вопросы работ в Закамье, как правило, решались непосредственно через Миниха [Дубман 2005, с. 39–40, 70–76]. То же самое наблюдалось и в отношении Украинской линии. Оборонительным сооружениям последней генерал-фельдмаршал уделял особое внимание. В конце 1735 – начале 1736 гг. Миних лично осмотрел их и потребовал перестроить (Гукова 2009, с. 81).

В отечественной исторической науке отмеченная выше тенденция усиления западного влияния нуждается в дополнительном исследовании. Далеко не все ясно с тем, как располагались и использовались во внутреннем пространстве бастионных шанцев орудия; каким образом осуществлялась расстановка по укреплениям солдат ландмилиции во время боя; где и в каком количестве размещались пороховые погреба, караульные избы, колодцы и т. д. Неясно, в какой степени типовое «образцовое» строительство, получившее широкое развитие при Петре I [Белецкая 1961, с. 9–56; Ожегов 1984, с. 4–10], затронуло возведение военно-административных, жилых, хозяйственных и прочих деревянных строений в поселениях ландмилиции и в оборонительных сооружениях линии.

Все эти и ряд других тем, очевидно, нуждаются в более глубоком изучении. В предлагаемой статье предметом рассмотрения являются только некоторые из них, имеющие, на наш взгляд, наиболее существенное значение.

Историографической основой для их исследования стали прежде всего фундаментальные труды по истории полевой фортификации Ф.Ф. Лас-ковского [Ласковский 1865]. Необходимо отметить также ряд серьезных работ, в том числе и вышедших в последние десятилетия, без использования которых также невозможно обойтись современному историку [Теляковский 1848; Лавринова 2012] (Гукова 2009). Базовыми для изучения темы являются как архивные, так и опубликованные источники; результаты полевых обследований и полученные в последние десятилетия данные археологических раскопок. Основная трудность исследования обусловлена фрагментарностью выявленной письменной источниковой базы.

Отметим, что настоящая публикация продолжает и конкретизирует изучение ряда положений, рассмотренных автором в его монографии, вышедшей в 2005 г., а также в отдельных статьях [Дубман 2005; Дубман 2021; Дубман 2015]. Внимание в ней прежде всего обращено на более углубленное изучение отдельных аспектов, которые ранее были рассмотрены поверхностно или почти не затрагивались.

Объектом изучения являются оборонительные сооружения и гарнизоны Новой Закамской линии. При этом привлекаются данные по Украинской, Царицынской, а также по некоторым другим локальным оборонительным сооружениям европейского Юга и Юго-Востока России, возведенным в начальные десятилетия XVIII в.

Новая Закамская линия как оборонительный рубеж. Общая характеристика

При всей изученности Новой Закамской линии как протяженной оборонительной системы в лесостепном Заволжье возникает вопрос, в какой степени она обеспечивала безопасность региона, защищенного ее укреплениями и гарнизонами. Особенность, отличающая эту линию от строи-вшихся или подвергавшихся реконструкции в одно с ней время Украинской и Царицынской, состояла в том, что Закамская возводилась не в строго широтном направлении. Основная ее часть проходила в фактически безлесной зоне южной лесостепи. Но вот далее, к северо-востоку, уже за рекой Сок она примерно на треть своей протяженности уходила в зону размещения крупных лесных массивов. Соответственно, для защиты этого участка необходимо было строить не линейные земляные укрепления «ров – вал», а засеки или, по крайней мере, сочетать эти две оборонительные системы. Помимо того, на примерно 40 % своей протяженности оборонительная линия совмещалась с акваториями крупных левобережных притоков Волги – Самары и Сока. На этих участках вполне можно было отказаться от трудоемкого и весьма затратного строительства сложных линейных оборонительных сооружений и ограничиться локально расположенными редутами, фельдшанцами или ретраншементами.

Свой окончательный облик Новая Закамская линия приобрела к осени 1735 – весне 1736 гг., когда практически были завершены строительные работы, расселена ландмилиция и решался вопрос о дальнейшем использовании укреплений. К этому времени ее протяженность составила примерно 260 км. Отметим, что данные о ее размерах, приведенные инженерами Закамской экспедиции, достаточно точны. Они в целом совпадают или близки к результатам инструментальной топографической съемки, проведенной геодезистами в 2012 и 2020 гг. Линия начиналась от г. Самары на Волге и доходила до притока р. Шешмы Кичуя в Закамье.

Начальные более 20 км Новой Закамской линии составлял правый берег р. Самары, защищенный только течением реки между пригородом Алексеевском и г. Самарой и ретраншементом при устье р. Падовки. Этот участок включили в ее состав в последний, завершающий 1735 г. строительства. Далее от Кинельского редута при устье Б. Кинеля (между Алексеевском и Кинельским редутами небольшой участок линии защищала также только акватория р. Самары) начиналась линейная система укреплений «ров – вал», пересекавшая и прикрывавшая от нападений кочевников междуречье Самары и Сока. От устья р. Кондурчи, где была заложена Красноярская крепость, система укреплений меняла свое направление и уходила на восток вдоль левого, южного берега р. Сок. Перейдя на правый берег Сока у Сергиевска, линия резко поворачивала к северу в направлении к Заинскому редуту. Далее начинались засечные укрепления, перемежаемые участками системы «ров – вал». Они выходили к р. Б. Черемшан и, перейдя на ее правый берег у Черемшанской крепости, тянулись до р. Шешмы и ее притока Кичуя, завершаясь Кичуйским фельдшанцем. Общая протяженность засек составляла до 75 км.

Сохранились источники, позволяющие судить о распределении солдат ландмилиции по Новой Закамской линии и их численности. В проекте расселения ландмилиции, отправленном из экспедиции в Крикс-комиссариат («Ведомость…»), в 1734 г. было указано 4308 чел. (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 485. Л. 270–272), а в описании 1734–1736 гг. А. Киндякова, руководившего размежеванием земель и наделением участками ландмилиции, – 4212 солдат (3 конных полка – 2652 чел. и 1 пеший – 1560 чел.) (РГАДА. Ф. 1209. Оп. 2. Кн. 6538. Л. 240 об.–245). Различия между этими показателями можно считать несущественными. Таким образом, на 1 км протяженности Новой Закамской линии приходилось в среднем 16–17 солдат ландмилиции.

Интересно сопоставить указанные данные с аналогичными показателями по Царицынской и Украинской линиям. Определить численность военных частей, охранявших Царицынскую линию, достаточно сложно. По подсчетам Т.И. Лавриновой, протяженность ее была сравнительно невелика и составляла 54 км [Лавринова 2012, с. 49] Н.А. Комолов, наиболее серьезно подошедший к изучению гарнизонов линии, рассматривая первую половину – середину 1730-х гг., отмечает, что, судя по приговору Сената 3 августа 1731 г., на нее следовало расселить не более 1000 семей донских казаков. По указу 1733 г. гарнизоны на линии составляли от 800 казаков летом и до 1200 зимой. Это было примерно столько же или немногим больше, чем на Новой Закамской линии в расчетах на 1 км протяженности оборонительной системы. При этом Комолов отмечает, что указанного количества защитников укреплений явно не хватало и руководство Царицынской линии постоянно предпринимало меры по увеличению численности ее гарнизонов [Комолов 2009, с. 12–13].

Что же касается Украинской линии, то, по данным Ф.Ф. Ласковского, на ней размещалось 20 пол-ков ландмилиции (из них 16 конных и 4 пеших) общей численностью в 21 тыс. солдат [Ласковский 1865, с. 78]. Современный исследователь Е.А. Гукова также приходит к выводу о том, что в 1734 г. вооруженные силы, объединенные в Украинский ландмилицкий корпус, насчитывали немногим более 21 тыс. солдат, несших службу в 16 конных и 4 пеших полках, по 1020 и 1248 солдат в каждом соответственно (Гукова 2009, с. 135–136).

Значительные трудности у исследователей возникают при попытках определить протяженность Украинской линии. По подсчетам разных авторов, она составляет от 268 по 800 верст (Гукова 2009, с. 65). Видимо, это было связано со сложной конфигурацией основных линейных укреплений системы «ров – вал», а также с сопряженностью Украинской линии с другими системами оборонительных сооружений. Но все же большинство историков склоняются к первой цифре. Так, например, Ф.Ф. Ласковский полагает, что линия тянулась на 268 верст [Ласковский 1865, с. 69]. Е.А. Гукова считает, что ее протяженность составляла 280 км, но при этом система «ров – вал» достигала 400 км (Гукова 2009, с. 111–112). В любом случае насыщенность оборонительных сооружений Украинской линии ландмилицией была несравненно выше, чем на Царицынской и Новой Закамской. Не вызывает сомнений то, что, судя по размещенным воинским соединениям и количеству крепостей, фельдшанцев, блокгаузов и других оборонительных сооружений, Украинской линии приходилось противостоять значительно более многочисленным и опасным нападениям неприятеля. Об этом свидетельствуют данные о количестве и масштабности таких нападений, поэтому на качество ее оборонительных сооружений и численность гарнизона местные и столичные власти обращали особое внимание.

В завершение этого раздела приведем высказывание известного военного историка А.К. Байова о том, насколько деятельность Миниха по созданию оборонительных линий на южных границах соответствовала западноевропейским концепциям эффективной обороны. Он считает, что «основания Миниховской обороны границы были другия, совершенно исключавшия господство так называемой кордонной системы», принятой в западноевропейской фортификации. Историк пишет, что «Украинская и Царицынская линии были выстроены не в целях собственно обороны, а лишь в зависимости от характера противника, крайне подвижного, но неупорного и постоянно угрожавшаго границе, в целях прикрытия выдвинутых вперед поселений и утверждения на занятой территории» [Байов 1909, с. 13–14]. По мнению Миниха, на российском юге было невозможно и не следовало защищать границу на всем ее протяжении. Прежде всего требовалось с помощью системы укреплений затруднить проникновение противника в обжитые оседлыми поселенцами районы. При этом основные военные силы следовало концентрировать в локальных пунктах на самых опасных направлениях. Постоянное отслеживание движения противника должно было позволить собрать вой-ска там, где они были более всего необходимы. Однако дальние разъезды в степь, к югу от оборонительных линий для действенного отслеживания перемещений отрядов степняков сложились, как пишет Байов, только к концу 1730-х гг. К этому времени в Заволжье система укреплений и гарнизонов Новой Закамской линии была практически упразднена [Байов 1909, с. 13–14].

Мнения о совмещении в XVIII в. линейной системы как созданной «с учетом отечественного опыта» и локальных оборонительных сооружений (бастионных и т. д.), которые строились «по правилам западноевропейской фортификации», придерживаются и современные исследователи [Шемелина 2008, с. 14].

Засеки и протяженные земляные укрепления системы «ров – вал»

Засеки. В XVI–XVII вв., когда система обороны Русского государства располагалась значительно севернее, засеки являлись одной из важнейших составляющих их фортификации. Об этом свидетельствуют многочисленные описания таких оборонительных систем, исследования историков, да и сама терминология, бытовавшая в то время: «засечная черта», «засека» и т. д. Ситуация меняется к началу XVIII в., когда рубежи государства спускаются в южную лесостепь и степь, где засеки за редким исключением практически были не нужны из-за отсутствия больших лесных массивов.

Конструктивные особенности, способы сооружения засек, видимо, существенно не менялись на протяжении XVII – первой половины XVIII вв. [Полевая фортификация 1798, с. 76–81]. Из трех  рас-сматриваемых нами линий засеки широко использовались только при строительстве Новой Закамской. Однако конкретных сведений об их устройстве и использовании в делопроизводстве Закамской экспедиции практически не удалось выявить [Дубман 2005, с. 144]. Поэтому ограничимся самыми общими сведениями о них. Строились засеки вдоль обращенной к неприятелю кромки (опушки) крупных лесных массивов. Это было фактически непрерывное, непроходимое для конницы инженерное сооружение из особым способом (как правило, нахлестом – крест-накрест) поваленных в сторону противника деревьев. Разрывы в ней появлялись при прохождении линии через открытые безлесные пространства, а также при пересечении оврагов, небольших рек или ручьев. Там традиционно устраивали локальные участки системы «ров – вал», вкапывали надолбы и частокол, устанавливали рогатки и другие простейшие укрепления, способные задержать прорыв кочевников; например, речное дно засыпалось соединенными звездообразно острыми металлическими штырями, направленными в разные стороны (чесноком).

Большие лесные массивы на пути Новой Закамской линии начинались за Заинским редутом. Соответственно, гарнизоны ландмилиции лесной зоны линии, судя по данным 1734–1736 гг., должны были размещаться в Заинском и Сурушском редутах, Кондурчинском фельдшанце и далее к северо-востоку в редутах Тарханском и «под Тарханским лесом». Базовой для всего этого региона являлась Черемшанская крепость с весьма значительным гарнизоном. От нее засека шла через Шешминский фельдшанец к завершающему ее Кичуйскому [Дубман 2005, с. 128–132]. Руководство экспедиции считало, что из-за отсутствия пахотной земли селить при Кичуйском фельдшанце ландмилицию не следует. Предполагалось, что более значительный гарнизон, способный защищать пространство до Кичуя, необходимо поставить на Шешме. Однако неизвестно, как окончательно был решен этот вопрос. Решение о поселении 2 рот при р. Кичуе все же приняли. Но в документах, содержащих сводные данные о строительстве жилья для ландмилиции и распределении пахотных земель, Кичуйский фельдшанец не упоминается [Дубман 2005, с. 108–114].

В лесной зоне кочевники, выбиравшие для своих набегов, как правило, открытые степные и лесостепные пространства, появлялись редко. Поэтому огневая поддержка ландмилиции здесь была необходима в меньшей степени.

Система «ров – вал. Все остальное пространство оборонительной линии (помимо последнего участка от Кинельского редута до г. Самары) прикрывала непрерывная система земляных укреплений «ров – вал». В разрезе профиль ее укреплений представлял собой четко геометрически выраженную совокупность элементов, состоящую из гласиса, прикрытого пути, рва, бермы и сложного в конструктивном отношении вала (рис. 1).

Особо отметим, что данная совокупность элементов с определенными вариациями размеров их составных частей использовалась как основная при сооружении редутов и бастионных шанцев, то есть практически всех земляных оборонительных сооружений линии. Именно они оказались базовой составляющей западноевропейских методов сооружения протяженных полевых оборонительных линий, получивших развитие в рассматриваемый период истории российского оборонительного зодчества.

На начальном этапе сооружения оборонительных линий на Украине и в Заволжье руководители инженерных команд каждой из экспедиций вынуждены были строить их, исходя из опыта предшествующих работ и знаний, полученных в Инженерном корпусе. Так, «Руководство» о том, какова должна быть конфигурация системы укреплений «ров – вал» с ее точными «препорциями» [Ласковский 1865. с. 91] в Закамской экспедиции получили и могли использовать только в конце июля 1732 г. [Дубман 2005, с. 137–138]. Но и присланные из столицы материалы содержали не все данные об элементах линии. Так, «препорции редантов» пришлось еще дожидаться (А ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. ШГФ. Д. 84. Л. 523). Аналогичная ситуация наблюдалась и при возведении укреплений Украинской линии (Гукова 2009, с. 75).

Приступив к работам в Заволжье, руководство Закамской экспедиции предполагало строить линию по правому северному берегу р. Сок, между Красноярской крепостью и пригородом Сергиевском. Это был участок протяженностью более 70 км, где летом 1731 г. в ходе разведочного обследования местности и разработки проекта линии была выявлена совокупность редутов, возведенных значительно раньше, возможно, еще при Петре I. Они служили для размещения войск, направляемых для охраны края на «Черемшанских форпостах» [Лавринова 1989, с. 81–86; Дубман 2005, с. 17–20]. По мнению Ф.В. Наумова, И.А. Бибикова и других офицеров экспедиции, под защитой акватории р. Сок вполне можно было ограничиться только отдельно располагавшимися локальными редутами и фельдшанцем, что позволяло значительно ускорить и удешевить возведение линии. Естественным природным рубежом от нападений кочевников стала бы акватория самой реки. Однако в столице отказались от этого предложения. Кстати, позднее, в 1735 г., в состав линии был включен участок по правому берегу р. Самары, между г. Самарой и его пригородом Алексеевском. Здесь уже руководство Военной коллегии посчитало возможным отказаться от системы «ров – вал». Для обеспечения безопасности нового рубежа хватило построенного при устье р. Падовки Падовского ретраншемента.

Линейная система «ров – вал» имела реданное начертание, то есть содержала дополнительные укрепления в виде выступающих навстречу нападению противника реданов (редантов). Они при осмотре укреплений сверху придают ей свое-образный, более живописный облик. Конструктивные особенности реданов хорошо известны. Строились они прежде всего для организации ружейного огня вдоль фронта оборонительной линии. Расстояние между реданами определялось прицельной дальностью и, конечно, зависело от рельефа местности и других факторов. Так, в 1732 г. руководивший инженерными работами И.А. Бибиков доносил в рапорте Миниху, что расположил реданы через 320 м («150 сажен российских») друг от друга (А ВИМАИВиВС. Ф. 2. Оп. ШГФ. Д. 84. Л. 523 об.; Дубман 2005, с. 143).

Система «ров – вал» оказалась универсальной как на всем протяжении оборонительной линии (кроме, разумеется, участков засек), так и для всех бастионных шанцев и редутов. Ружейный огонь солдат, ее защищавших, мог производиться как минимум с двух основных позиций:

– с передовой, выходящей за основную систему укреплений линии, с так называемого прикрытого пути через земляной гласис, защищенный, как правило, деревянным палисадом (частоколом);

– с основного вала. Там солдаты вели стрельбу из-за бруствера, размещаясь цепочкой по банкету. При этом огнестрельное оружие удобно ложилось на скат бруствера, слегка наклоненный в сторону противника;

– наконец, в крепостях и фельдшанцах третьей позицией являлись типовые укрепления равелина.

Угол ската исключал на пространстве между предпольем и насыпью гласиса появление «мертвой зоны», недосягаемой для стрельбы защитников укрепления. Пуля из положенного на скат бруствера ружья должна была пролетать над уровнем поверхности земли не выше чем на 0,5 м (рис. 2).

Локальные укрепления оборонительной линии. Выше уже говорилось, что основу Новой Закамской линии составляли протяженные земляные укрепления «ров – вал» и засеки. Но соединяли ее в единое целое крепости и фельдшанцы (так называемые бастионные шанцы), редуты, ретраншемент и включенные в ее состав ранее основанные г. Самара и пригороды Сергиевск и Алексеевск. В отличие от Украинской линии, строители Новой Закамской полностью отказались от деревянных двухярусных блокгаузов (Гукова 2009, с. 116, 222).

Первоначально своей юго-западной частью линия опиралась на основанные в начале XVIII в. Алексеевск и Сергиевск. В последний 1735 г. проведения строительных работ в нее вошла защищенная акваторией р. Самары полоса правобережья от Алексеевска до Волги, а также г. Самара со своими укреплениями и гарнизоном. Алексеевск и прежде всего Сергиевск были в какой-то степени реконструированы, но свой предшествующий облик они в основном сохранили. Сооружения старой земляной крепости Сергиевск, возведенной еще в 1703–1704 гг., судя по профилю разреза вала и рва, оплыли и утратили строгость очертаний. Они выглядят архаично и существенно отличаются от профиля разреза укреплений, защитивших в 1730-х гг. поселение ландмилиции при пригороде. С восточной стороны к старой крепости были пристроены новые укрепления такой же прямоугольной формы. Их возвели одновременно с сооружением самой линии (Ласковский 1866, л. 8, из. 16) [Дубман 2005, с. 170–172; Иванин 1851, с. 71].

В г. Самаре после пожара 1703 г. была возведена в 1704–1706 гг. новая крепость, или, как ее называли, «земляной замок». По конфигурации своих укреплений и использованию внутреннего крепостного пространства она значительно отличалась от старой деревянной цитадели и в целом отражала новые тенденции в развитии военного инженерного искусства, близкие к фортификации бастионных шанцев Новой Закамской линии (РГВИА. Ф. 349. Оп. 45. Д. 2087) [Дубман 2015, с. 153–156].

Наиболее многочисленными локальными оборонительными сооружениями на линии являлись редуты. Всего их насчитывалось десять, но только при шести были устроены поселения ландмилиции. Редуты имели крайне простую в конфигурации форму квадрата, несколько отличаясь друг от друга размерами и способами «прикрепления» к системе «ров – вал». Из деревянных укреплений и строений они имели частокол (но, очевидно, не все), ворота, подъемные мосты; одну или несколько караульных будок (или «изб с сенми»), предназначенных для временной стоянки отрядов ландмилиции [Дубман 2005, с. 146].

Базовыми для Новой Закамской линии являлись две земляные крепости: Красноярская на р. Сок и Черемшанская на Б. Черемшане. Из четырех возведенных фельдшанцев сколь-нибудь значимая информация сохранилась только по Кондурчинскому.

На каждый рабочий сезон руководство экспедиции (не считая первый короткий осенний 1731 г.) намечало, помимо производства основных земляных работ, возведение совокупности сооружений из дерева. Особенно напряженными в этом отношении стали 2 завершающих года деятельности экспедиции, когда предполагалось полностью отстроить линейные укрепления, основать все поселения ландмилиции и расселить в них гарнизоны. Так, при планировании работ на 1735 г. предполагалось построить 12 подъемных мостов, 77 (скорее 11, т. к. текст плохо читается. – Э. Д.) будок, 6 ворот; в крепостях, фельдшанцах и по линии 14 палисадных ворот, 6 деревянных пороховых погребов, 7 цейхгаузов и магазинов, 30 караульных изб и казарм (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 487. Л. 8).

Сложные в конструктивном отношении земляные укрепления крепостей, фельдшанцев и редутов, системы «ров – вал» к настоящему времени потеряли свои четкие геометрические очертания, но большей частью сохранились на протяжении почти всей линии. По многим из них имеются планы, профили разрезов как времени проектирования и строительства, так и более позднего времени, вплоть до современных инструментальных топографических работ, фотосъемки с парапланов, квадрокоптеров; археологических раскопок и т. д., поэтому их реконструкция не представляет особой сложности и они достаточно хорошо изучены исследователями.

Большой интерес в этом отношении представляет попытка архитектора Т.В. Вавилонской создать графическую реконструкцию укреплений Красноярской крепости. Основой для реконструкции стали чертежи и планы, опубликованные Ф.Ф. Ласковским, а также выявленные нами в архивохранилищах и подготовленные в процессе полевых исследований планы сооружений оборонительной линии. Особую значимость, на наш взгляд, представляет вывод исследователя, основывающийся на анализе сечений профилей укреплений земляного вала и рва Красноярской крепости (по внешнему и по внутреннему бастионам, а также по равелину): «Со стороны противника бруствер был существенно более мощным, чем со стороны поселения ландмилиции» [Вавилонская Т.В., Вавилонская М.А. 2021, с. 626–627].

Нас же в данном случае больше интересует другое, о чем мало писали исследователи, а именно то, как использовался внутренний полигон крепостей и фельдшанцев для размещения в нем солдат ландмилиции и артиллерийских орудий в случае нападения противника; какие строения в нем располагались для обеспечения гарнизона боеприпасами, водой, продовольствием, а также для наблюдения за местностью и т. д. Отметим, что в пространстве внутреннего полигона и бастионов, и тем более на земляных укреплениях, их окружающих, отсутствовали традиционные для средневекового оборонительного зодчества деревянные башни, палисад или тарасы по валу, а также крайне мало было строений из дерева. Единственным используемым укреплением по всему внешнему периметру прикрытого пути, там, где он смыкался с гласисом, являлся бревенчатый частокол. На первых порах, в 1731 – начале 1732 гг., предполагалось прикрыть им также внутреннюю крутость бруствера при соединении ее с банкетом, но затем уже в 1732 г. от этой идеи отказались (РГВИА. Ф. 349. Оп. 45. Д. 3954, 4189) [Ласковский 1865, с. 92]. В Военной коллегии и Канцелярии главной артиллерии и фортификации вместо устройства еще одного частокола решили расширить берму и посадить по ней кустарник или деревья (создать «живой плетень») [Ласковский 1865, с. 91]. Кстати, указанный выше способ использования частокола хотели применить и при реконструкции в 1732 г. Царицынской линии (РГАДА. Ф. 248. Оп. 160. Д. 29). О расстановке солдат ландмилиции по прикрытому пути, банкету равелина и брустверу главного вала мы говорили выше, когда рассматривали организацию ружейной стрельбы солдат ландмилиции по линии «ров – вал». В бастионных шанцах роль реданов (редантов) для фронтальной стрельбы выполняли фланки и фасы бастионов.

В XVIII – начале XIX вв. считалось, что для защиты полевого укрепления солдат на банкете необходимо размещать так, чтобы между ними было расстояние в один шаг – от 0,7 (при расстановке в 1 шеренгу) до 1,2 м (при 2 шеренгах) [Теляковский 1848, с. 13]. Около 1/5 всех обороняющихся выделялось в резерв. В таком случае по двум куртинам, не считая бастионов, должно было располагаться не менее 500–600 солдат. Конечно, в условиях борьбы с плохо вооруженными и слабо организованными кочевниками их могло быть и меньше.

Сведений о том, как располагались орудия в бастионах крепостей и фельдшанцев Новой Закамской линии, в архивных и опубликованных материалах не выявлено. Только по «земляному замку» Самары, очевидно за более ранний период, известно, что они размещались в 3 из 4 больверков, обращенных в сторону нападения противника. Эти больверки были укреплены бревенчатыми «струбами» щитов (казематов), где и стояли пушки [Дубман 2015, с. 154–156].

Во вновь выстроенных бастионных шанцах их, видимо, ставили по фланкам и фасам бастионов и по куртинам, обращенным в сторону нападения противника, на барбетах – возвышениях из земли для размещения пушек.

Очевидно, что в данном случае наиболее приемлемым является способ размещения орудий, который описывает А.З. Теляковский. Для въезда на барбет устраивали пологие насыпи – аппарели или въезды. На барбете, чтобы колеса орудий не продавливали грунт, укладывались деревянные щиты (помост или платформа из толстого бруса) [Теляковский 1848, c. 20–23].

Стрельба из пушек (вероятнее всего) велась через банк, т. е. поверх бруствера, что позволяло наводить их в любую сторону. Валганги насыпались из земли. К сожалению, сведений о размещении таких барбетов с орудиями (или их следов, которые можно выявить в ходе археологических исследований) внутри пространства Красноярской и Черемшанской крепостей, а также фельдшанцев не сохранилось.

Однако отчетность командования Закамской экспедиции свидетельствует, что при «внутренней крутости» Красноярской крепости было сделано 8 въездов для орудий (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 487. Л. 157) (рис. 3).

В середине XIX в. осматривавший Красноярскую крепость в числе прочих оборонительных сооружений линии капитан Генерального штаба, будущий генерал-лейтенант и военный историк М.И. Иванин дал весьма квалифицированную оценку ее боевым возможностям: «Все укрепления эти хорошо применены к местности: ружейный и пушечный огонь везде почти обстреливает окрестность» [Иванин 1851, с. 73].

В самой крепости, как и в других бастионных шанцах и редутах Новой Закамской линии, гарнизон размещался только на время нападений противника. Никаких строений для постоянного проживания, казарм и т. д. внутри оборонительных сооружений этого типа не возводилось. Они предназначались только для обороны и размещения караулов.

В данной статье вследствие ее объема мы приводим самые общие сведения только о составе, количестве и размещении основных деревянных сооружений во внутренних полигонах Красноярской крепости и Кондурчинского фельдшанца, а также об общем количестве подобных строений на линии, не рассматривая специально их конструктивные особенности.

При строительстве Красноярской крепости, сезонные работники в 1734–1735 гг. возвели в ее внутреннем пространстве «деловой двор», где стояли изба, кузница, магазин для инструментов и материалов, сарай (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 487. Л. 7 об., 157). Очевидно, что это были временные сооружения, необходимые на период строительных работ. После их завершения на территории внутреннего крепостного полигона остались караульная изба – «караульня», пороховой погреб и колодец. На плане проекта крепости они размещаются следующим образом: в западном бастионе – при входе в него – пороховой погреб (а); рядом с северным крепостным фронтом, обращенным в тыл, в сторону ландмилицкой слободы у единственного въезда в крепость – «караульный дом» (б) и в центре внутреннего крепостного полигона – колодец (в) [Ласковский 1865, с. 871] (Ласковский 1866. Л. 8, изобр. 3). Внутрь крепости можно было попасть через «палисадные» ворота северного крепостного фронта и подъемный мост (рис. 4).

Все эти строения являлись обязательными для бастионных шанцев. Все они строились из бревен, заготавливаемых в соседних лесах (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 487. Л. 9 об.). Как правило, сохранившиеся источники не дают полного представления об их количестве; зачастую источники свидетельствуют об одной караульной избе, но, например, в Черемшанской крепости и в Шешминском фельдшанце их было по три да в крепости на Б. Черемшане располагался еще «магазин» (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 487. Л. 156–156 об.) [Дубман 2005, с. 88, 180]. Очевидно, что внутренний полигон, бастионы и равелин Красноярской крепости использовались только для размещения караулов и обороны во время нападения.

О.В. Вавилонской в фондах РГВИА был выявлен план Кондурчинского фельдшанца с указанием внутренних деревянных сооружений в нем. Приведем его с нумерацией, проставленной нами (рис. 5).

Характерно, что линейная система «ров – вал» соединялась с фельдшанцем по бастионам его западного бастионного фронта. Укрепления фельд-шанца с одним равелином почти полностью были выдвинуты навстречу противнику, фактически опираясь своей западной куртиной на линию. Понятно, что пороховой погреб находился под защитой укреплений самого фельдшанца, так и линии ров – вал, пожалуй, в самом защищенном месте в одном из бастионов. Во внутреннем полигоне фельдшанца почему-то нет караульных изб (их в 1735 г. было построено 2) (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 485. Л., 79), зато указан артиллерийский цейхгауз.

Заключение

Завершая данную работу, отметим, что при возведении Новой Закамской линии у столичного руководства и командования Закамской экспедиции нередко возникали спорные моменты. При этом в Военной коллегии и других центральных учреждениях зачастую соглашались с предложениями, поступавшими из Заволжья. Например, не однажды по инициативе руководства Закамской экспедиции вносились существенные коррективы в протяженность линии. Вместо двух крепостей на реках Шешме и Кичуй были возведены значительно меньшие по размеру фельдшанцы. Уже на последнем этапе строительства было принято решение селить ландмилицию не только при крепостях и фельдшанцах, но и при некоторых редутах.

Но в ряде случаев, в основном со стороны Военной коллегии и Канцелярии главной артиллерии и фортификации, выдвигались требования, которые в экспедиции выполнялись неукоснительно. Речь идет об исправлении конфигурации основных оборонительных сооружений, по которой до второй половины лета 1732 г. точных предписаний в Заволжье (как и на Украину) не поступало. Необходимо также упомянуть об отклонении предложения Ф.В. Наумова и И.А. Бибикова строить по правому северному берегу Сока только отдельные локальные укрепления. Вместо этого было указано провести непрерывную систему «ров – вал» по южной прибрежной полосе реки. Протяженность ее составила около 70 км.

Следует вспомнить и проект командовавшего войсками на «Черемшанских форпостах» генерала В.П. Шереметева. Он предлагал значительно удешевить и упростить создание оборонительной линии. Шереметев считал, что вместо дорогой и чрезвычайно трудоемкой непрерывной системы укреплений следует возвести в дополнение к уже существовавшим редутам ряд новых и разместить при них драгунские полки. Однако в столице предложение генерала не приняли (РГАДА. Ф. 248. Оп. 8. Д. 478. Л. 234–236 об.).

Таким образом, очевидно, что для военного руководства страны в первой половине 1730-х гг. базовыми принципами при сооружении мощной оборонительной линии на европейском Юго-Востоке являлись следование образцам западно-европейской фортификации и использование для защиты пограничных рубежей в Заволжье (как и на Украине) ландмилиции как основной военной силы.

About the authors

E. L. Dubman

Author for correspondence.
Email: dubmane@mail.ru
ORCID iD: 0000-0002-3282-2661

Doctor of Historical Sciences, professor, professor of the Department of Russian History

References

Supplementary files