Strategic media framing and attributive agenda

Full Text

Введение

Современный этап развития лингвистики отмечен влиянием когнитивно-дискурсивной парадигмы, выражающейся в комплементарности и интеграции трех областей знания: системоцентрической лингвистики, психолингвистики и когнитивной лингвистики. В этом ряду изучение восприятия медиатекстов массовыми аудиториями имеет как теоретическое, так и практическое значение в плане обработки транслируемого средствами медиа содержания.

Можно предположить, что исследование механизмов рецепции становится одной из продуктивных возможностей изучения цепочек активного взаимодействия отправителя и получателя медийной информации. В этой оппозиции очевидны четыре аспекта: субъективный (содержащий оценочную интерпретацию), время (χρόνος), а также интенсивность и качество интеракции. Ключевым моментом в изучении медийной рецепции остается обработка сообщения, точнее, его контента.

В постоянно изменяющемся медийном ландшафте коммуникант (эксперт или непрофессионал) активно участвует в производстве и распространении медиаконтента, в то время как реципиент (выступающий в качестве целевой аудитории) теоретически и эмпирически выполняет роль субъекта. При этом роль аудитории рассматривается не как статическая, а как переменная и ситуативная, а значит, зависящая от разнонаправленных акциональных действий медиаакторов. То, как ведет себя аудитория и кто в данный момент является аудиторией, в обычной ситуации не связано непосредственно с пониманием сути действий медиа, их темами (топиками), генезисом информации и т. п. (сравн.: профессиональное или, наоборот, т. н. «крафтовое» медиапроизводство). Но как только мы пытаемся изучить свойства и качественный состав аудитории, и, тем более, понять ее роль в системе читательской рецепции, взаимодействие получателя речи с медиатекстом и его формальными характеристиками, обретает особую значимость, независимо, является ли медиатекст чисто вербальным, визуальным, аудиальным или аудиовизуальным конструктом. Налицо три параллельно действующих процесса: (1) медиатекст интерпретируется получателем; (2) его взаимосвязи фиксируются в ситуации и во времени;(3) медиатекст представляет собой коммуникативный продукт с особой интенсивностью и свойствами [Matthes, Schramm, Bilandzic 2015].

Основная часть

Несложно заметить, что смысл медиатекста для получателя речи не может быть эксплицирован только из текста. Большинство реципиентов конструируют значение (контента медиатекста), которое не передается получателю в однозначном виде. Если предположить, что конструирование смысла и собственно стимул (медиасообщение) не имеют жесткой фиксированной идентичности и определяются реципиентом [Früh & Schönbach 1982], то его оценка может не только отличаться от первоначального смысла, но и быть различной по своей сути.

Несмотря на все разнообразие индивидуальных интерпретаций, особенностей восприятия и рефлексии (причем не обязательно социальной природы), индивидуального или коллективного знания, эмоциональной чувствительности, мотивации, личной значимости или формальной структуры, только анализ свойств конкретного медиатекста дает оптимальные ключи к пониманию рецептивных факторов и в первую очередь собственно медиаэффектов. Иногда это ведет к обвинению в бихевиоризме [Sandvoss 2011], или пониманию реакции только как оценки стимула. В этой ситуации т. н. линейное мышление [Livingstone, Das 2013], как ключевой тезис устаревшего, на наш взгляд, представления о выборочном характере медиа-воздействия в связке «стимул – реакция» соседствует с другим мифом, которого не существовало ранее в исследованиях медиаэффектов [Brosius, Esser 1998]. Речь идет о процессе рецепции, базирующемся на различиях в интерпретациях, и если бы этого не было, то использование данного приема можно было бы считать устаревшим или не нужным.

Субъективная природа рецепции медиатекста

На современном этапе медиарецепция в значительной степени следует иным закономерностям, связям. Она отражает наиболее важные характеристики медиасообщения и экстраполирует образы получателей (сравн: личность, условия жизни, демографические параметры и т. п.). Рассмотрим параметры, «форматирующие» процесс рецепции.

Время. Одним из фундаментальных факторов является понимание того, что восприятие медиа-сообщения (в более узком смысле: обработка и переживание) представляет собой процесс, в котором имеет место соединение сообщения с медиа или непосредственно с ситуацией общения. Временно́е измерение давно заняло свое место в изучении медиарецепции и медиавоздействия; знаменитая динамико-транзакционная модель [Früh & Schönbach 2005] объединила в себе последовательные процессы рецепции и медиавоздействия с теоретическими выкладками других наук. Фактор времени стал одним из наиболее показательных, ведь в нем амальгамируются динамический отбор, обработка сообщения и рецептивный опыт, которые не являются статичными и которые с течением времени меняют не только интерпретацию, но и сам медиатекст. В случае с аудио-
визуальными шаблонами данный стимул «работает» еще быстрее. Тем не менее в печатных медиа, которые более консервативны, опыт хронологического рассмотрения (действие фактора времени и динамическое развитие ситуации) также имеет важные методологические последствия. Так, воспринимаемая хронологическая релевантность (медиатекста) может быть весьма внушительной для читателя, если речь идет об актуальных политических событиях: войнах, катаклизмах и т. п. Динамические процессы в отношении их рефлексии содержат характерную оценку в рамках ситуации или параллельно с ней. Это не всегда реализуемо, т. к. предварительным условием выступает стимул, который должен быть идентифицирован сразу же. Для установления временных опций медиатекста в рецептивном процессе существует масса экспериментальных приемов, которые в итоге должны служить обоснованием для накопления теоретического опыта исследователя.

Интенсивность. В отличие от первого критерия, интенсивность не является постоянной характеристикой, которая облигаторно влияет на сферу бытования медиатекста. Критерий интенсивности вполне вписывается в опыт комбинированной рецепции, когда интенсивность обозначает и силу, и скорость обработки, например, погружение в нарратив в одной из его показательных форм. Часто это ведет к тому, что реципиент теряет внимание, поскольку поглощен только чтением текста. В других ситуациях читатель воспринимает текст, но не погружается в него полностью, в его природу и дискретные внутренние состояния. Последние могут быть представлены в медиатексте по-иному, например, в их противопоставленности жизни, человеческому опыту, эмоциональности, отношении к себе подобным и т. п. Таким образом, критерии интенсивности и времени не без основания можно считать некими предварительными условиями для изучения акта использования медиа и одновременно как приема, в ходе реализации которого интерпретация медиасообщения объективно соотносится с содержанием, срок действия которого, как правило, короче, чем тот временной отрезок, за который нужно оценить медиатекст.

Текстура. Данный критерий отражает стремление к рефлексии способов обработки информации, имеющих причинно-следственный характер. Учет этого фактора показывает, что структура (текстура) медиатекста в своей совокупности отражает теоретические модели и эмпирические инструменты для изучения интенсивности реализуемых дискурсивных реакций. Известно, что любой дискурс состоит из речевых высказываний, зафиксированных в текстах на определенную тему и созданных в ограниченный отрезок времени. Сосредоточив наше внимание на текстах, как единицах дискурсов, мы видим, что дискурсы, по сути, представляют собой «виртуальные текстовые корпусы» [Busse, Teubert 1994, S. 14], содержание которых соотносится с каким-либо разделом дискурса и/или содержит в себе ограниченный репрезентативный образ.

Методы исследования

Трансфер медиатекста в реальное публичное пространство обозначается термином фреймсеттинг [Scheufele 2004]. Подобное происходит тогда, когда текст содержит в себе интерпретацию темы, а фрейм сообщения воспринимается получателем как информация. Предположение о том, что фрейм есть многослойный конструкт, доказано еще У. Липманом, подчеркивавшим роль средств массовой информации в тиражировании стереотипов [Lippmann 1922], селекции новостей [Пастухов 2016 a, 2021 c. 64–65; 2016 б] и т. п. Однако сегодня новостная ценность события зависит не столько от фактов, сколько от фрейма, в который эти факты «упакованы».

В современных медиаисследованиях одним из актуальных направлений является изучение того, как медиа отражают ситуацию и как ее артикулируют ответственные за это акторы. С.Л. Кушнерук обращает внимание на три магистральных направления в исследовании фреймов: психологическое, теории искусственного интеллекта и социологическое [Кушнерук 2022, c. 246], показывающих не только общекогнитивную природу фрейма, но и организованные в сознании особые ментальные структуры, отвечающие за его понимание [Bartlett 1932].

Известные термины «схема» и «сценарий» в представлении структуры знания используются для фиксации стереотипной ситуации [Minsky 1975]. Фрейм концептуально ассоциируется со способностью ментальной структуры организовывать поведение людей вокруг некоторого концепта и обеспечивает связь с ассоциируемой с ним информацией [van Dijk 1977]. Общекогнитивные трактовки фрейма обусловлены преимущественно «структурированностью индивидуальных когнитивных репрезентаций» и контролируемостью процессов переработки информации. Восприятие в этом случае референциально зависимо, а индивидуальные суждения осуществляются в пределах тех или иных фреймов референции. О.С. Иссерс предлагает использовать реальные целостные структуры языковой коммуникации, чтобы попытаться понять и систематизировать те лингвистические условности, которые имеют отношение к созданию и преобразованию фреймов и сценариев. К реальным целостным структурам относятся дискурсивные практики, потому что только через наблюдение за речевым взаимодействием членов социума можно обнаружить сдвиги и трансформации когнитивных структур [Иссерс 2015, с. 68; Кисляков 2019; Пастухов 2010].

Социологическая трактовка связывает фрейм с активной переработкой информации на фоне включенности человека в систему стабильных, социально разделяемых, устойчивых категорий, коллективно используемых для классификации новой информации. Данный вектор подтверждает идеи И. Гофмана о том, что фреймы – это определения ситуации, основанные на управляющих событиями принципах организации и включенности в события. Они организуют вовлеченность в ситуацию так же, как и «смыслы порождают предложения» [Goffman 1974].

Таким образом, под фреймом следует понимать единичный результат фрейминга, т. е. «стержневую идею текста, раскрывающую суть и содержание основного сюжета информационного сообщения» [Gamson, Modigliani 1989, р. 3]. В цепочке коммуникативных стратегий – способ реализации авторского замысла включает в себя «отбор, обработку и подачу информации с целью воздействия на интеллектуальную, волевую и эмоциональную сферу адресата» [Телецкий 2007, с. 263]. Подчеркнем, что фрейминг – это своего рода отбор
и «придание выпуклости» теме [Entman 1993, р. 52], и именно его использование в медиаречи (т. н. фреймизация) позволяет выделять наиболее важные события, проблемы, идентифицировать их, выносить моральные суждения, рекомендовать решения и т. п.

Подходы к фреймингу, как к единой парадигме, при учете соответствующих парадигмальных подходов (конструктивистского, когнитивного и критического) непреложно доказывают наличие разносторонних взаимосвязей между различными фреймами, между фреймом и медиатекстом, между текстом и его эффектами [D’Angelo 2002, с. 875]. Действительная сила медиафрейминга как «амальгамы медиаэффектов» наиболее показательна в освещении политических событий, поэтому анализировать фрейм целесообразно в первую очередь с точки зрения социально-конструктивистского подхода, т. к. именно сфера политики является главным источником медийной информации.

На наш взгляд, теория фрейминга корреспондируется с концептом «повестка дня» (agenda) и собственно с ее установлением (agenda setting). В коммуникативистике этому подходу уделяется даже больше внимания, чем собственно повестке дня [Weaver 2007, Пастухов 2010]. В отечественной науке интерес к фреймингу в контексте анализа массмедийных текстов только формируется [Вахштайн 2008; Казаков 2014] и представляет собой процесс отбора фрагментарных «кусков» отображаемой журналистами действительности, их представленность (making them more salient) в общем ряду артикуляции причинно-следственных связей, морально-нравственных интерпретаций и рекомендаций [Scheufele 2004].

Подводя итог, можно сказать, что медиафрейминг фрагментов реальности или событий является ключом доступа к продуцируемому медиаобразу мира и одновременно средством его познания. Существенным фактором выступает когнитивная значимость вербально-авербальных компонентов – медиафреймов – репрезентирующих информацию и превращающих ее в целостную и континуальную систему знаний [Пищальникова 2017, с. 42].

Стратегический медиафрейминг и фактор разнообразия «медийной повестки»

На практике комбинация языкового и других кодов дает возможность каналам массмедиа эффективно транслировать информацию в виде когниотипа (медиакогниотип). Данная структура повышает степень воздействия семиотических образований, продуцируемых (в) медиа. Конструируемая при этом медиареальность, как новая поликодовая сущность, отражает переработку гетерогенных продуктов знаковой деятельности общества. При этом она охватывает не только передачу эмоционально-понятийной информации, но и участвует в целенаправленном создании образа мира, что связано с внедрением в сознание реципиента специфических когнитивных структур, способствующих восприятию медийного содержания [Пищальникова 2017, с. 43].

Медиафрейминг в теории и практической деятельности зарекомендовал себя как инструмент, который способен изменять восприятие и отношение к медиатексту [Hoewe & Bowe 2018]. Индивиды адаптируют и (хотя не всегда успешно) идентифицируют медийные фреймы, включая их в свой репертуар. В этой генеральной схеме роль медиафреймов, их разнообразие и «отмеченность» в деятельности демократических институтов обеспечивает читателям доступ к альтернативным источникам (фреймворкам), которые по-разному выражают свое отношение к господствующей политике и деятельности правительств.

Медиафрейминг реализуется на различных этапах медиатизации события [Пастухов 2018, с. 190–193] и закрепляет за собой характерный набор форм презентации информации. Он же является местом сосредоточения когнитивных структур, действенных только тогда, когда «отработана и оформлена» их вербально-авербальная составляющая, принятая на том или ином медиаканале, формате и т. п.

Медиафрейминг участвует в процессе целенаправленного структурирования реальности и с его помощью акторы медиаполитического процесса создают в сознании масс и навязывают аудитории систему оценок и когнитивно-аффективных координат для их последующего обсуждения и истолкования. В этих «неоднозначных» ситуациях в качестве неявных предпосылок активируются когнитивные схемы, социокультурные сценарии, культурные модели, ценности и нормы, реализуется медиаполитическая и идеологическая повестка [Пастухов 2010, с. 175–178], оказывающая существенное влияние на процесс создания и возможной реновации фреймов в условиях изменяющихся контекстов окружающей реальности, наиболее полного погружения в эту повестку.

Эффекты медиафреймирования становятся, таким образом, мощным стимулом коммуникативного воздействия, которое не ограничено тем, чтó сообщается, как тот или иной фрагмент информации фреймируется в публичном дискурсе. Конфигурирование фрейма обязательно связано с выбором, акцентуацией темы и фокусировкой внимания на определенных тонах, что формирует характерную «настроенность» у целевых групп. Д. Шойфеле справедливо утверждаел, что фреймирование есть конструктор социальной реальности [Scheufele 1999, р. 105], служащий не просто целям информирования и/или констатации фактов, а воссозданию реальности.

Материал исследования

По причине различий в постановке и реализации коммуникативных задач медиафреймы весьма неоднородны; особенно это касается «новых» тем, которые, благодаря фреймам, с течением времени или с увеличением активности акторов постепенно гомогенизируются. Процесс медийного влияния (не путать с медиавоздействием!!!) в этом случае особенно заметен, т. к. медиавоздействие заключается не только и не столько в передаче некой эмоционально-понятийной информации, сколько в целенаправленном создании особого образа мира, а значит, во внедрении в мышление реципиента специфических когнитивных структур, способствующих восприятию медийного содержания [Пищальникова 2017, с. 43]. Таким образом, содержательная ориентация и фрейминг практически совпадают в публикациях по одной и той же теме. Видимое «созвучие» в освещении темы (медиатопика) вынуждает политиков к изменению их коммуникативного вектора, что в ряде случаев ставит под сомнение их общественное доминирование.

В случае общественно-политических или, например, экономических дебатов медиафрейминг придает особую динамику событию, что в конечном итоге ведет к изменению политических трендов. Это понимание может быть верным только в том случае, если в качестве конститутивных единиц дискурса используются не утверждения, а тексты. Это подтверждается многочисленными публикациями в аналитической рубрике «От редакции» в «Независимой газете» (www.ng.ru):

(1) В семидесятых годах прошлого века советские власти могли учесть урок китайской экономической трансформации. Сегодня у российских властей есть возможность учесть второй китайский урок о важности роста внутреннего рынка и благосостояния населения (Независимая газета. 09.02.2022).

Реакцией на него (медиафрейм: трансформации) можно считать соответствие /несоответствие интересов большинства представлениям того или иного политика, партии. Очевидно также, что принимаемые в социуме решения нуждаются в соответствующей рекламе так, что необходимость в медиафреймировании только возрастает.

Распространение медиафрейминга во многом является результатом, «слепком» активности «новых» медиа и социальных сетей. Заложенное в нем содержание определяет восприятие события аудиторией притом, что новостные фреймы существенно влияют на интерпретацию, определяющую в т. ч. и рецептивные способности получателей информации. Не то чтобы стратегический фрейминг был чем-то необычным (хотя политические партии активно привлекают экспертов по фреймворкингу и медиафреймингу), но бессознательное в нем сильно влияет на то, что́ и как мы думаем о темах медийного репертуара. Сравн.: медиафрейм потребности:

(2) Безопасность, крыша над головой, пропитание, работа – важные потребности. Но общество не может считаться современным и развитым, если только эти запросы удовлетворяются. Саморазвитие и самореализация, стремление к более качественному потреблению, свобода личности – иерархически более «высокие» потребности. Когда они становятся важными, социум прогрессирует (Независимая газета. 16.03.2022).

Журналисты, хорошо понимая силу контекста и его стратегическое устройство, вполне осмысленно стараются не использовать фреймворки, разжигающие социальные конфликты. Но если фрейм используется для сокрытия истины или для достижения идеологического перевеса, то нередко происходит намеренное искажение, переформулирование фреймов (сравн.: рефрейминг), в т. ч. для повышения градуса интенции или для изменения коммуникативных ожиданий читателя в «новых рамках» или в «нестандартных условиях» [Иссерс 2015, с. 70]. Сравн.: медиафреймы: интересы, конфликт:

(3) То, о чем не сказал Медведев, – что Россия, защищая свои интересы в сфере безопасности, тоже понесет огромные издержки, и достойное место в будущем мировом оркестре великих держав ей не гарантировано. Впрочем, легко догадаться: раз уж мы считаем конфликт с Западом экзистенциальным, то и за ценой не постоим (Независимая газета. 15.05.2022).

Возникновение в подобных ситуациях т. н. технологических, или политически запрограммированных волн может существенно вытеснять главенствующие вопросы медийной, публичной, и/или даже политической повесток. Динамика и смены этих волн объясняются их «цикличностью в отношении обсуждаемого вопроса (момента)» [Downs 1972, р. 38–40], но в ряде случаев основной причиной является обновленная медиалогика, отражающая видимую, но при этом неодинаковую и возможно неадекватную роль новостных медиа в достижении необходимой длительности и «высоты» волны. Именуемые как медиахайп, новостные волны раскручивают спираль социальной амплификации риска [Kasperson, Renn, Slovic еt al. 1987], вследствие чего исходный фрейм события-триггера замещается тематическим фреймом кризисной ситуации: «Медиахайпы создают симбиоз, в котором политики активно презентуют старое вино в новых упаковках, а медиа расставляют их на своих полках» [Wien 2018, р. 161].

Событие-триггер, воспринимаемое в обществе как коммуникативное, используется (назначенными?) «моральными оценщиками» и экспертами для внедрения его в мейнстримовскую новостную повестку медианарративов, вплоть до перерастания их в медиахайп [Vasterman 2005]. Квалифицируемый как «взлет и скоротечное пребывание темы на пиковых позициях в медиаповестке» [Fishman 1980], медиахайп побуждает вовлеченных акторов к поспешным действиям, которые провоцируют скороспелые нарративы, обращающие на себя общественное внимание и реализующие аттрактивные медиасценарии, вплоть до локальных онлайн-штормов [Pfeffer, Zorbach, Carley 2014, р. 117–128].

Еще одной стороной стратегической роли фреймов является диагностика, оценка и предписание действий [Vreese 2005; Entman 1993], что позволяет журналистам упаковывать большие объемы информации для их трансляции аудиториям [Gitlin 1980, р. 7] в параметрах, в пределах которых эти общественные события означиваются [Semetko, Valkenburg 2000, р. 94]. Среди стратегических целей большинства медиаакторов мы отмечаем желание сформировать в сознании целевых групп такую картину мира, которая содержала бы в себе выгодные репрезентативные ментальные образы и одновременно оценочные матрицы фрагментов социальной действительности. И если общество не может обойтись без новостей и их интерпретаций, то стратегический медиафрейминг – это возможно лучшее средство, что существует для рефлексии политической медиаповестки или ее сегментов.

Для политиков и политических партий стратегический медиафрейминг представляет собой отличную возможность представления новостей и, что важно, содержащихся в них оценок в рамках существующих коммуникативных технологий, которые используются не столько для публичного информирования, сколько для управления общественным мнением. Напомним, что в развитых демократиях общественные нарративы соответствуют доминирующим социальным ценностям, не лишенных при этом медийной и политической логики [Пономарев 2013, с. 96].

Общая теоретическая основа для анализа стратегического медиафрейминга основана на понимании того факта, что одну и ту же тему можно представить с разных точек зрения так, чтобы ей следовали адекватные выводы или действия. В последнее время тематический спектр фреймирования касается глобальных: политической борьбы, пандемии COVID-19, места и роли социальных сетей, экономики и т. п. (см. подр. обзор в: [Рыкова 2021, с. 56–58]), или частных вопросов (напр., исследование эмбриональных стволовых клеток
в рамках христианской этики) [Böcking 2009]. Подобная тематическая эклектика вовсе не отрицает альтернативных интерпретаций, которые придают объекту медиафреймирования необходимый смысл, обеспечивая соответствующее «обрамление» события.

Таким образом, конструирование медиафрейма  есть часть повседневной работы медиа, направленной на установление повестки дня (agenda setting), в которой максимально сконцентрированы внутренние и внешние влияния, выражающиеся в медиатексте [Scheufele 2004]. Другой задачей стало выявление собственно причин их появления в медиа [Scheufele 1999]. Многочисленные проявления медиатизации политики [Пастухов 2018], связанные с ростом «символической» активности журналистики в освещении социальных проблем не только в декларируемых, но и в фактических формах (повестке), знаменуются в ряде случаев падением значимости и снижением политической целесообразности связки «медиа – власть». Они активно захватывают это «проблемное поле», являющееся высшей целью политических акторов, – максимально сблизить общественную повестку с политической, которая бы при этом выражала еще и их собственные интересы. Другой компонент стратегии – это продвижение «правильных» интерпретаций социальных феноменов: «Конфликты возникают не по каким-то спорным вопросам, а чаще из-за предпринимаемых властью действий, вызывающих спорные интерпретации или содержащие альтернативные мировоззрения» [Cobb, Ross 1997, р. 3–4].

При необходимости статус медиафрейма может повышаться, он будет достаточно сильным и емким, чтобы оказывать влияние на политиков, и если фрейминг воспринят социумом и элитой, то это, в свою очередь, способно вызывать изменения и в организационной структуре общества. Такое положение дел часто используется политиками для расширения своего пропагандистского репертуара, для продвижения коммуникативных интенций, что наглядно демонстрирует «формальное» влияние медиасообщений на действия высшего руководства, правительства, политиков и общества в целом.

Атрибутивная повестка

Интерпретация событий в медиа в большинстве случаев строится на основе медиаэффектов, процесс внедрения которых в политику посредством медиа остается недостаточно изученным. В связи с этим представляется целесообразным исследовать повестки, устанавливаемые в медиа, отражающих позиции ведущих сил общества и государства по определенным вопросам. Сравн.:

(4) …Информация часто замещается пропагандой, терпеливая дискуссия – предвзятостью и ненавистью. Массы пока послушно следуют за доминирующим нарративом о добре и зле…Противостояние элит Запада с Россией носит, совершенно явно, экзистенциальный характер. Бескомпромиссный. Это и тревожит… (Независимая газета. 22.05.2022).

Из примера видно, что в политической повестке явно доминирует «созвучность» мира медиа и политики. В медиасообщениях наборы фреймов могут принимать разные формы: они варьируются от прямого доминирования (консонанс) до внедрения в сознание нетипичны интерпретаций (сосуществование нескольких фреймов, диссонанс фреймов). В случае диссонанса фреймы и контрфреймы, которые представлены примерно в равной степени, в сообщениях прессы конкурируют друг с другом. Сравн. медиафреймы: ‘многополярность’ vs. ‘биполярность’:

(5) Для политиков и высокопоставленных спикеров в РФ велик соблазн думать и заявлять, что на Западе начинают понемногу смотреть на мир «российскими глазами», понимать «русскую правду». Термин «многополярность» – это действительно часть внешнеполитического дискурса, который воспроизводят российские дипломаты и политики. Важнейший его элемент – это представление о США как о мировом гегемоне, а также о растущих в силе государствах или объединениях государств, которые могли бы не подчиняться такой гегемонии (Независимая газета. 30.05.2022).

Примечательно, что упомянутая выше конструктивистская парадигма определяет роль журналистов как «информационных процессоров», активно создающих «интерпретирующие медиапакеты» [D’Angelo 2002, р. 877], связка которых, или набор «сжимающих» символов, придает значение определенной теме, проблеме, например, антироссийских санкций:

(6) Чем рискуют власти, если в стране будет выстроена образцовая система здравоохранения – лучше, чем в соседних странах? И ключевой вопрос: ради каких приоритетов наши чиновники отказываются сегодня от названных целей – ради виртуальной цифры бюджетного профицита или ради мифических зарубежных активов? …Досанкционная модель существования Российского государства поддерживала ложные представления, что лидерство в медицине или образовании потребует неподъемных бюджетных расходов. На самом деле при разумном управлении медицина, образование или качественно новая среда обитания могут стать локомотивом для саморазвития страны (Независимая газета. 08.06.2022).

Ядром каждого такого пакета является центростремительная организующая идея (снова: фрейм), способствующая пониманию и осмыслению событий [Gamson, Modigliani 1989, р. 3]. Именно в медиафрейме заложена ключевая идея интерпретирующего медиапакета, приписывающего теме медиатекста специфические социокультурные смыслы. При этом одна и та же тема может быть описана с применением разных фреймов, а один и тот же фрейм использован для освещения разных тем [Пономарев 2010, с. 63, цит. по: Калугина 2022, с. 16–17]. В случае длительных конфликтов журналисты выделяют инфоповоды, опираясь на представленную ранее информацию, и, следовательно, на протяжении всего освещения события фокусируют внимание читателей на нескольких тематических аспектах. Таким образом происходит установление атрибутивных повесток, которое может рассматриваться как тематический аспект медиафрейминга [Калугина 2018, с. 99].

Вместе с тем сама теория установления атрибутивной повестки (в отрыве от других методологических подходов) не может считаться функциональной настолько, чтобы давать исчерпывающее знание об объекте и предмете его исследования. Верно и обратное: без обращения к сути атрибутивной повестки невозможно выявить специфику редакционной политики издания.

Атрибутивные повестки у различных медиаресурсов могут не совпадать. Частные тематические сюжеты, которые являются приоритетными для одного медиа, вполне могут находиться на периферии внимания другого. Тщательное изучение возможных соот­ветствий / несоответствий само по себе уже может натолкнуть исследователя на ряд интересных выводов, касающихся понимания того, насколько «тот или иной медиаресурс лоялен действующей власти, как он отражает специфику редакционной политики издания, его «тематическую специализацию» и т. п. [Казаков 2015, с. 10].

Исследуя освещение политических событий, можно предположить, что формиро­вание атрибутивных повесток представляет собой второй уровень интерпретации действительности, возникающий после этаблирования известной нам медийной повестки (agenda setting). Соответственно, фрейминг порождает новый уровень интерпретации, который реализуется за счет вербальных и невербальных символических маркеров [Пономарев 2010, с. 63] в многоуровневом процессе деконструкции медиафреймов.

П. Спиллер [Spiller, Stein, Tommasi 2003], к примеру, называет «идеальные» регистры презентации в социуме определенного политического курса:

– стабильность в отношении институционализации правил;

– гибкость корректировок в предъявлении новой информации или новых обстоятельств;

– согласованность (координация) действий политических акторов на различных этапах принятия решений;

– поддержка бюрократических структур;

– продвижение идеи общественного блага, а не выгоды отдельных лиц, партий или регионов и т. п.

Таким образом, медийная трансляция социально-экономического дискурса является центральным элементом в политической оценке дискурса и связанного с этим правового регулирования. В любом случае его анализ и процессуальность, передаваемые через массмедиа, соотносятся с попытками социальных акторов влиять на содержание медиадискурса, подчеркивая успехи или неудачи того или иного события. Поскольку акторы не всегда имеют возможность самовыражаться в массмедиа, целенаправленные попытки оказания влияния имеют для них большое значение, включая регулирование медийного и, как следствие, общественного восприятия происходящего. Как известно, стратегические попытки оказать влияние на процесс формирования общественного мнения напрямую связаны с действиями самих медиа [Böcking 2009]:

(7) …среди немецких политиков растет озабоченность возможностью «социальной деформации» и усиления политических противоречий в обществе …глава европейской дипломатии Жозеп Боррель ранее просил население Европы подождать эффект от антироссийских санкций, поскольку был уверен, что экономические ограничения принудят Москву отказаться от объявленных целей в отношении Украины. В условиях затяжного конфликта в выигрыше может оказаться та сторона, которая располагает большими ресурсами. Нарастание внутриполитического напряжения в Германии подтверждает этот тезис (Независимая газета. 20.07.2022).

Когда в фокусе внимания медиаполитического актора находится ограниченное количество конкурирующих друг с другом вопросов [Walgrave, Nuytemans 2004] (и не обязательно из области политики), медиа и власть будут вынуждены сформировать конечный список ранжированных по значимости тем, образующих фактическую повестку, которая на ограниченном отрезке времени является, по сути, их общим «проблемным полем»:

(8) …сегодня главная борьба в мире – борьба нарративов. Нарративы, с одной стороны, замещают реальную картину, с другой – формируют оценку успешности, с третьей – влияют на мотивы поступков приверженцев того или иного нарратива. … Борьба нарративов сильно влияет на ожидания (Независимая газета. 26.06.2022).

Очевидно, что массовые аудитории всегда интересует выяснение векторов политического курса, его соотнесение с долгосрочной повесткой, выработка направлений движения, отношение к истории, или того, как вообще должен выглядеть общественный и экономический идеал:

(9) Еще раз напомню, кто не усвоил главный урок истории: сильнее, чем общее прошлое, людей сплачивает картина общего будущего. Ну и, конечно, не стоит никогда забывать, что самый известный трансформационный проект человечества состоялся потому, что Ной построил Ковчег до потопа. До потопа… (Независимая газета. 22.06.2020).

Рассматривая политику как дискурс, следует отметить, что для оформления специфичности (дробности) какого-либо дискурсов необходимо собрать значительное количество текстов или высказываний. Тот факт, что мы рассматриваем только один медиажанр («От редакции»), который находит свое выражение в медиасообщении [Oswald 2019, S. 135], позволяет нам поместить анализируемый контекст в типизированную рефлексию факта (события), а его интерпретацию и возможную ответственность показать сквозь призму анализа причин и общей трактовки медиафрейма, в который имплицитно заложены какой-либо тип текста, дискурс или субдискурс [Jung 2006], являющиеся дробными, но никоим образом не изолированными. Наоборот, они действуют в рамках общего дискурса и представляют собой образования, которые содержат в себе стандартные элементы, которые по причинам практического свойства, могут и должны рассматриваться фрагментарно или в ограниченной перспективе [Spitzmüller/Warnke 2011, с. 89]. Вполне допустимо поэтому, что в общем дискурсе могут проявляться некоторые подтемы. Отход от главной темы и связанные с этим разночтения представляют некоторые сложности в их декодировании. Так, субдискурс о событии (напр., антироссийские санкции, информационные войны и т. п.) вытекает из «материнского» дискурса (сравн.: экономический, санкционный, дискурс войны и т. д.), и их нельзя рассматривать изолированно:

(10) Логика блокад и ограничений в интернете была понятной. Это логика специальной операции, подавления информационных «огневых точек» противника. Все заблокированные ресурсы были и остаются доступными благодаря VPN-сервисам. Есть заявления о том, что власти борются с такими сервисами, но едва ли их действия можно считать достаточно эффективными. Дело в целесообразности. Наверху, скорее всего, понимают, что критически настроенная и продвинутая часть общества все равно получит альтернативную информацию, потому что ищет ее (Независимая газета. 18.05.2022).

В дифференциации областей коммуникации эти пересечения происходят на основе консенсуса и внутренней обусловленности. В первую очередь реализация атрибутивной повестки зависит от политического курса правительства и политического контекста, что в значительной мере затрагивает взгляды политических элит. Однако в ситуации баланса между прессой и правительством, она может меняться, отчего сами массмедиа часто противоречат фреймворкам власти. Различия между концептуальными медиафреймами и государственной властью оказываются наиболее рельефными тогда, когда затрагиваются т. н. «вечные», социальные темы, которые проявляются в виде фрейм-диссонансов, также способные вызывать конфликты.

Атрибутивная повестка является таким образом не только причиной основных разногласий между медиа и политикой, но и носителем определенной динамики. Журналисты при этом активно способствуют возникновению конфликтных фреймов, используя преувеличения и эскалируя возможные последствия событий. Конфликтные фреймы, наряду с усилением медийного влияния на повестку дня, значимо повышают общую адаптивность новостей, определяют наличие фейков в них:

(11) Напряжение создается другими способами. О несостоявшемся «вторжении» войск одной страны на территорию другой говорят чуть ли не как о факте. Военные и политики научились пользоваться преимуществами эпохи пост-правды, когда люди, даже зная, что их водят за нос, все равно продолжают воспроизводить фейк, который идеально вписывается в их картину мира. Реальные войны уже не нужны. Фейковые войны дешевле и, как оказывается, вполне эффективны (Независимая газета. 14.02.2022).

Журналистские фейки, используемые для разжигания конфликтов, особенно когда в них участвуют политики или партии, обладают значительным политическим весом. Фрейминг конфликта, например, в освещении избирательной кампании способствует мобилизации избирателей. Эта связь касается, прежде всего, оценок, эффектов сплоченности и т. п. Применительно к выборам, увеличивается их восприятие как релевантного события, а также как альтернативы и возможности выбирать вообще:

(12) Доверие к СМИ, безусловно, является институтом демократического общества, развитие которого в России сложно назвать стремительным. Доверие не означает слепую веру. Скорее речь идет о том, что любое медийное сообщение обязательно содержит два уровня. И мнение, точка зрения, с которой можно спорить, – второй из них. А первый – это максимально проверенные факты. Культура подачи сообщения соответствует культуре его приема. Российскому потребителю идти к этому еще долго… И в особых, аномальных условиях делать это тем более затруднительно (Независимая газета. 10.03.2022).

Подобные «медиапроцедуры», а также ролевые статусы акторов в них, способствуют развитию этого процесса; при этом создаются предпосылки для каналов, через которые транслируются возможные компромиссы, или наоборот, тупиковые ситуации.

Заключение

Изучая основные «коммуникативные режимы» и «состояния», следует системно подходить к задаче определения основных модальностей в них. Основные подходы рецепции, касающиеся принятия/непринятия известных социально-психологических теорем, в наиболее общем виде можно представить как субъективную возможность выбора в отношении устойчивого медиаконтента, проявляющегося хотя и в субъективной форме, но являющегося собственной мотивацией или простой предрасположенностью. В отличие от модальности восприятия, ее следует дифференцировать как целенаправленный процесс восприятия и адаптации всего медиаконтента. И это не просто концептуальное свойство индивида, а особая форма культурной практики, которая выборочно может быть реализована одним и тем же человеком (реципиентом).

В итоге рецептивные модальности представляют собой типичный набор (совокупность) форм восприятия, адаптации и обработки медиаконтента, который сопровождается «обновлением» ценностных ориентаций реципиента и обретением тем самым все новых и новых медиафреймов. Их рецептивная модальность черпает свою силу во множестве субъективных значений, которые формируются в рамках пользовательского опыта, что выгодно отличает ее от других видов рецепции.

About the authors

A. G. Pastukhov

Author for correspondence.
Email: alexander.pastukhov@yandex.ru
ORCID iD: 0000-0002-6178-9098

Candidate of Philological Sciences, associate professor, head of the Department of Russian and Foreign Philology

References

Supplementary files