Convict criminology in Russian discourse

Full Text

Актуализируя тему данной статьи, обратим внимание на тот факт, что «вопросы защиты прав человека в уголовном процессе (...) занимают первое место по количеству» в рейтинге обращений к Уполномоченному по правам человека в РФ [1, с. 220]. Растущее осознание тревожности такой тенденции, как и понимание недостаточности возможностей осужденных в обеспечении своих прав и безопасности, связано со становлением криминологии осужденных. Заметим, что выходят в свет работы, посвященные уже 25-летию этого направления криминологии. Однако в отечественной науке, как и в социальной практике, сам термин «криминология осужденных» (Convict Criminology) фактически не используется. Сказанное – не основание, разумеется, для заключения об отсутствии криминологии осужденных (далее – КО) в отечественном дискурсе. Цель данной статьи – проблематизация особенностей КО в российском дискурсе. Двигаясь в направлении заданной цели, обозначим рамки нашего исследования, ибо при попытке понять и проанализировать какие-либо процессы принято исходить из определенных допущений. В нашем тексте криминология будет пониматься как социология преступности [2]. Что касается КО, то в литературе это направление трактуется либо как «отделение» криминологии, становление которого связывается с концом 1990-х гг. [3], или как «школа, движение, группа, организация или сеть», в последнем случае точкой отсчета называется начало 1990-х гг. [4, p. 243]. Общим для разных трактовок КО является признание самостоятельности задач и особенностей предмета исследований по обозначенному направлению, обусловленных значимостью «голосов осужденных», которые не должны игнорироваться и неверно интерпретироваться в научных и политически направленных исследованиях [4, p. 243]. Признается важность представленности в КО также бывших осужденных, сотрудников тюрем и иных лиц, заинтересованных в развитии КО. В данной статье КО рассматривается как составляющая криминологии – подотрасль криминологии. Такой подход созвучен с оценкой криминологии осужденных, данной Р. С. Джонсом в его отзыве на Криминологию осужденных будущего, вышедшую под редакцией Д. Я. Росса и Ф. Вианелло, где признается, что это криминология уже «сложившаяся, но все еще развивающаяся с глубокими социальными последствиями». Правда, Р. С. Джонс соответствующее направление криминологии назвал «академическим подразделением» [5]. Мы же, подчеркивая не только относительную автономность, но и прикладное значение соответствующих знаний и практик, определили это подразделение подотраслью криминологии. Приверженцы КО убеждены в недопустимости игнорирования или маргинализации голосов осужденных как в академических кругах, так и в уголовной политике. Тем самым критикуются традиционные исследования, «замалчивание в них «ужасов тюрьмы», ее «запахов страха» и отчаяния, так хорошо известных лицам, «живущим в клетках» [6, p. 377]. В качестве теоретической базы КО рассматривается критическая криминология с акцентом на изучении «маргинализированных мнений», «социально незащищённых людей» [4, p. 243]. Автоэтнография определяется нередко как основной метод в КО [7]. Издается множество разноплановых публикаций, где ставятся под сомнение криминологические теории, касающиеся исправительных учреждений (далее – ИУ), когда в них используются «устаревшие источники» [8, p. 16], чрезмерно смещено внимание в сторону статистики, а также вследствие фактического отказа от анализа реального опыта тюремного заключения. Критикуемые подходы достаточно основательно представлены, на наш взгляд, и в ряде отечественных текстов ведущих российских криминологов [9, с. 2]. Так, в работе, датированной 2021 г., как и в написанной тем же исследователем ранее (в соавторстве) [10], не только не используется термин «криминология осужденных», как и современные тексты западных криминологов, но и допущен ряд некорректных трактовок применяемых в криминологии методов. Например, в работе, датированной 2021 г., к основным источникам «криминологической информации» отнесены «юридическая», «моральная», «экономическая», «социально-демографическая» и «иная» статистика [9, с. 22]. Что касается других методов, то говорится об «анкетировании уголовных дел» [9, с. 22]; интервью же описывается как «более жестко запрограммированное, чем беседа» [9, с. 26]. Не будем специально оспаривать очевидную, на наш взгляд, упречность выше процитированных определений методов криминологических исследований, но зададимся лишь одним вопросом: разве интервью – это всегда «скоротечная беседа»; разве оно не бывает качественным? Несмотря на то что автор и пишет, что «большую часть (...) совершенных преступлений» [9, с. 22] составляют незарегистрированные преступления, тем не менее он даже не упоминает о потенциале качественных методов в изучении латентных процессов. Практически отсутствуют ссылки на традиции и новации в изучении тюрем в других странах. При этом утверждается, что российский пенитенциарный опыт – один из самых востребованных в мире; что «результаты научных разработок в данной области интересны (...) и зарубежным специалистам» [10, с. 12]. При этом ни одна из концепций современных западных ученых не обозначена. Иными словами, западный опыт остается фактически не востребованным отечественными авторами, за небольшим исключением. В силу сказанного выше ожидаемым оказывается и то, что критическая криминология, определяемая в КО как ее теоретическое основание, в отечественной науке фактически не учитывается [11]. Повторим, что становление и развитие КО происходит именно в силу растущей неудовлетворенности положением дел в изучении института тюрьмы. В отечественной криминологии положение дел усугубляется абстрагированием от опыта, накопленного в западной науке, который нередко упоминается лишь на уровне обращения к наследию ученых ХVIII – начала ХХ вв. Дебаты, ведомые в современной западной криминологии, остаются в отечественной науке нередко «дамой под вуалью». Вместе с тем, возвращаясь к установлению происхождения КО, согласимся с отнесением к первым опубликованным работам по криминологии для осужденных труда П. Кропоткина «В русских и французских тюрьмах» [12, p. 57–76]. Кстати, П. Кропоткину пришлось «провести три года» в 2 французских тюрьмах [13, с. 5], а не в одной, как пишет об этом Р. Эрл [12]. Разделяем мнение и об обусловленности длительного игнорирования вклада П. Кропоткина в криминологию «анархическими перспективами» его работ, выходящих за рамки проблемного поля криминологии [14, p. 488]. П. Кропоткину удалось увидеть слабое влияние «заточения» на уровень преступности, показать унизительное воздействие тюрьмы на заключенных: «Возьмите человека, только что доставленного в тюрьму, (...) он больше не человек, он “такой-то номер” [15]. П. Кропоткин был убежден в приоритетности изучения социальных корней преступности, а не права общества на наказания. Наиболее же актуальной в исследуемом нами контексте является его убежденность в значимости вхождения исследователей в тюрьмы, дабы увидеть, кем становится человек, лишаемый свободы и помещенный рядом с «другими развратными существами, пропитанными в пороке и коррупции» [14, p. 503]. Согласимся с высокой оценкой П. Кропоткина [15] и современных исследователей [16], данной тюремным мемуарам А. Беркмана [17] как «великого человеческого документа, замечательного описания условий содержания в тюрьмах» [16, p. 101]. Мы считаем, что эти мемуары также достойны отнесения к числу первых работ по КО, ожидающих своего исследователя. Данные мемуары – не только о политическом насилии, но и о процессе выживания в тюрьме, о рисках оказаться в ней снова. И «тюремщики» хорошо знают об этих рисках, убежден А. Беркман [17]. Принято считать, что значимую роль в становлении КО сыграли вышедшие из среды бывших осужденных Ф. Танненбаум, Г. Неттлер, Д. Ирвин и Э. Д. Троманхаузер. При этом никого из них мы не называем специалистами по КО, ибо солидарны с Д. Я. Россом, считающим некорректным причислять авторов к специалистам по КО, если они не считают себя таковыми [4, p. 244]. Напомним, что Ф. Танненбаум (1893–1969) – профессор Колумбийского университета и «дедушка теории навешивания ярлыков» – в 1930-х гг. одним из первых открыто назвал себя бывшим заключенным [18, p. 357]. Будучи убежденным в необходимости радикальной реорганизации тюрем, он акцентировал внимание на значимости восприятия осужденных «как людей». Интеллектуальный же родоначальник КО – один из самых знаменитых «осужденных криминологов» – Д. Ирвин (1930–2010) писал о практиках политического манипулирования общественными страхами перед преступностью, об относительности бессилия осужденных; был приверженцем широкого применения качественных исследований тюрьмы, сочетая академическую и практическую деятельность по реформированию тюремной системы. Организационное оформление КО происходит в 90-е гг. ХХ в., когда Д. Я. Росс и С. С. Ричардс основали группу единомышленников, включая студентов, и стали участвовать в конференциях и иных научных мероприятиях с тематикой КО [4, p. 244]. После публикации в 2003 г. их «Криминологии осужденных» (Convict Criminology) КО вышла за пределы США, что нашло отражение в работе международных конференций, появлении подразделений в профессиональных ассоциациях, в создании сайтов, включая «Международную криминологию осужденных». Сегодня КО – растущее и развивающееся направление, что подтверждается признанием ее перспектив международным научным сообществом [4, p. 245]. Представители КО – наставники для многих осужденных и освободившихся из ИУ, проводят научные исследования, занимаются социальной работой; через социальную сеть привлекают единомышленников, пропагандируя активистскую деятельность и практику наставничества [4, p. 245]. В фокусе их внимания и такая тема, как потенциал осужденных в проведении научных исследований. Примечательна в этой связи работа, соавторы которой и академические ученые, и осужденные, и бывшие осужденные [7]. Ими акцентируется внимание на необходимости участия образованных осужденных в написании научных работ. Они убеждены, что именно «образованные осужденные дают возможность взглянуть изнутри на то, что Г. М. Сайкс назвал “Муки заключения”» [19, p. 75]. Все это делается ими в рамках «политики рекомендаций», без претензий на монополию знаний о тюрьмах и на базе признания наличия иных веских точек зрения, которые могут бросить вызов их собственным. Они отстаивают лишь то, что точки зрения заключенных должны быть услышаны [8]. Резюмируя сказанное касательно КО, отнесем к числу ключевых проблем ее развитие в государствах с разными правовыми системами. Разумеется, представляется весьма актуальным в рассмотренных нами рамках вопрос о развитии КО в России. Одна из трудностей, с которой мы сталкиваемся в этой связи, повторим, – это неиспользование в отечественной криминологии самого термина «криминология осужденных». Ситуация усугубляется тем, что доминирующим направлением уголовной политики в современной России обозначилось воздействие на преступность путем изменения уголовного законодательства. На наш взгляд, необходимо вновь и вновь привлекать внимание в научных и политически направленных исследованиях к значимости социологии преступности. При работе на поле КО, способствуя ее развитию в российском дискурсе, памятуя при этом об особенностях российского законодательства, имеет смысл сфокусировать внимание на наследии таких отечественных ученых, иных авторов, как упомянутые выше П. Кропоткин, А. Беркман, а также П. Сорокин, М. Бердяев, имевших практику отбывания уголовного наказания и описавших ее в своих воспоминаниях. Представляются значимыми и воспоминания бывших диссидентов, общественных деятелей, многие из которых были реабилитированы: В. Ф. Абрамкина, В. К. Буковского, А. Д. Синявского, А. И. Солженицына. Общим для них является принадлежность к правозащитному движению СССР, наличие опыта тюремного заключения, а также разнотипных публикаций об этом опыте и практик соответствующей деятельности. Сказанное позволяет заключить, что их воспоминания сыграли свою роль в становлении отечественной КО; осталось лишь проанализировать это наследие в контексте КО. Ведь в целях КО – независимо от того, делаем мы на ней акцент как на научной дисциплине или развивающейся социальной практике (социальная сеть, движение и т. п.), – просвещение общественности, ученых и политиков о реалиях лишения свободы, а также о социальных и психологических препятствиях возвращения в гражданское общество. Кроме того, участники КО выполняют и функции образцов для подражания, наставников для осужденных и бывших осужденных [8, p. 16]. Представляется особо ценным в исследуемом нами контексте опыт В. Ф. Абрамкина (1946–2013), не эмигрировавшего после освобождения от отбывания уголовного наказания, а трудившегося до ухода из жизни на поле реформирования тюремной системы нашей страны. Он – не только автор многочисленных публикаций о необходимости реформирования тюремной системы, но и участник разработки законопроекта по изменению действующего пенитенциарного кодекса. Созданные им и ведомые при его участии в течение 25 лет «Облака» – радиопередачи на «Радио России», как и архив «Абрамкинских чтений», ежегодно проводимых с 2015 г., содержат богатый эмпирический материал, ожидающий исследователей тюремной жизни. В «Абрамкинских чтениях» наряду с общественными деятелями, сотрудниками уголовно-исполнительной системы участвуют ученые, что способствует, на наш взгляд, актуализации потенциала качественных исследований в становлении отечественной КО. Примечательно в этой связи выступление Е. Л. Омельченко на VII «Абрамкинских чтениях», ее анализ «бессмысленных жестоких практик» управления осужденными, включая наказания «топотушки» и т. п. [20]. Несмотря на продолжающиеся дискуссии о потенциале и месте автоэтнографии в КО, доминирующая точка зрения зарубежных исследователей связана с признанием метода автоэтнографии как основного в КО [7]. Повторим, в отечественной же криминологии тема качественных – тем более автоэтнографических – исследований остается «дамой под вуалью». В данном аспекте весьма содержательны и ждут своего исследователя воспоминания А. Д. Синявского, отличающиеся высоким уровнем саморефлексии. Его тексты – образец самонаблюдения, способности подвергать сомнению собственный опыт в разных контекстах, включая суды: «советский» и «эмигрантский». А. Д. Синявский задается, в частности, вопросом о том, почему советский и антисоветский – эмигрантский – суды совпали в обвинениях к нему, и пытается на него ответить [21]. Чтение его «Голоса из хора» – писем к жене из колонии строгого режима – актуализирует тему, фактически представленную во всех воспоминаниях названных выше авторов: «Интересно посмотреть: что останется от человека после разрушения?.. Был, и нету тебя… ты только форма» [22]. Разумеется, свою роль в становлении отечественной КО играют сайты, функционирующие в поддержку лиц, отбывающих и отбывших уголовное наказание, а также их семей, включая упоминаемый выше сайт Центра содействия реформе уголовного правосудия, Тюремный портал России, а также один из текущих проектов Сахаровского центра, включающий в себя тексты воспоминаний о ГУЛАГе, и другие. Они также могли бы стать предметом пристального внимания в КО. Резюмируя сказанное выше касательно КО в российском дискурсе, подчеркнем, что, с одной стороны, сам термин «криминология осужденных» – фактически вне внимания российских авторов. С другой стороны, накоплен богатый материал, нуждающийся в обобщении. Речь идет не только об исторически значимых текстах бывших осужденных, но и о работах современных авторов, а также о форумах, сайтах, работающих для осужденных, их семей и способствующих озвучиванию их голосов. Не менее востребованным остается и изучение опыта ряда ИУ по предоставлению осужденным возможности получения среднего специального и/или высшего образования. Таким образом, у отечественной КО есть будущее при условии актуализации потенциала качественных исследований в изучении ИУ, включении в данный процесс самих осужденных и бывших осужденных как акторов; при растущем взаимопонимании всех заинтересованных сторон, взаимодействующих на поле исследований ИУ. Разумеется, не менее важным в исследуемом контексте представляется и обсуждение вопроса о нормативных основаниях участия бывших осужденных в образовательной и исследовательской деятельности. Возможно, назрела/назревает необходимость корректировки этих оснований и в аспекте гуманизации отечественной уголовной политики?

About the authors

N. P. Shchukina

Author for correspondence.
Email: nina_shukina@mail.ru
Russian Federation

References

Supplementary files