Проблемы и перспективы использования цифровых технологий в уголовном судопроизводстве РФ

Полный текст

Введение.

В настоящее время пути развития любой научной отрасли неизбежно сталкиваются с вопросами, как приспособления к новым условиям цифрового общества, так и разработки новых возможностей и технологий для полноценного функционирования научной деятельности в рамках цифровизации. В связи с этим, закономерно развитие цифровых институтов и в юридической науке и практике. Актуальность темы исследования связана с цифровыми и информационными процессами, изучение и развитие которых необходимо для правоприменительной деятельности в рамках уголовного судопроизводства. Из-за особой роли уголовного процесса в системе российского права, внедрение электронных и цифровых новшеств опосредовано высокой степенью рисков, в связи с чем их введение в практику требует существенного теоретического осмысления, соответствующего уровня технического оснащения и использования эмпирического опыта, полученного путем заимствования уже готовых рабочих цифровых средств, используемых в уголовном судопроизводстве зарубежных стран.

Основное исследование.

Досудебная стадия уголовного судопроизводства. Некоторые исследователи выделяют большую степень проникновения цифровизации в уголовный процесс посредством реформирования одного из его важнейших этапов. Этим этапом является возбуждение уголовного дела, то есть та стадия, которая запускает весь механизм уголовно-процессуальной машины правосудия.

В одной из своих работ профессор Л.Н. Масленникова также говорит о важности доступа к правосудию, который, в настоящий момент, является затрудненным, в силу низкой эффективности «советской» модели стадии возбуждения уголовного дела и целостного концептуального развития и совершенствования первого этапа судопроизводства. Также речь ведется об отсутствии единой ведомственной системы (а также системы межведомственного взаимодействия), посредством которой можно было бы «фиксировать» каждое процессуальное действие, а в дальнейшем весь процесс производства по делу (Масленникова 2020, 54).

Такая концепция перевода первой стадии уголовного процесса имеет схожесть с уголовным процессом США, в котором активно используется электронный документооборот. То есть, работа по сбору и изучению доказательств ложится на стороны обвинения и защиты, далее состязательный процесс. По завершению дела происходит оцифровка доказательственной информации о фактических обстоятельствах дела, и все сведения хранятся в электронной системе судов (Пастухов 2018, 86). Однако, даже здесь мы можем наблюдать, что сам процесс проходит в стиле классического американского процесса, а оцифровка дел является лишь одним из средств хранения информации. С другой стороны, в зарубежных моделях уголовного процесса есть средства цифровизации, имеющие положительную практику применения, о которых мы поговорим позднее.

В нашем представлении концепция перевода стадии возбуждения уголовного дела в цифровой формат является решительным шагом на пути к цифровизации уголовного судопроизводства, однако проводится такая реформа должна путём внедрения единого программного решения для следствия и дознания, которое бы самостоятельно проводило оценку имеющихся фактов нарушения закона и анализировало какие действия необходимо предпринять правоприменителю для принятия окончательного решения по делу. Таким образом, мы видим данное решение перспективным в качестве фактора развития и трансформации первой стадии процесса, но никак не в качестве решения, упраздняющего один из наиболее важных этапов уголовного судопроизводства.

Также в рамках данного вопроса целесообразно говорить о таких доказательствах, которые сами по себе являются следствием внедрения цифровизации в уголовный процесс. Рассматривая аудио- и видео-доказательства мы можем проследить важность их присутствия и применения, как на этапе возбуждения уголовного дела, так и на этапе предварительного расследования.

Аудио- и видеозаписи представляют собой особый источник сведений, требующий дополнительного теоретического осмысления. При этом совершенно очевидно, что технические возможности, существующие в настоящее время в распоряжении не только государства, но и частных лиц, выводят этот источник сведений на беспрецедентный по информативности и потенциалу познания уровень. При сравнении наиболее распространенного вида доказательств – свидетельских показаний – с аудио- и видеозаписями становится очевидно, что в ряде случаев последние обладают существенными преимуществами.

В первую очередь свидетельские показания традиционно относятся к личным доказательствам, то есть носителем данной информации является человек, воспринимающий, запоминающий, а впоследствии воспроизводящий полученные сведения. Аудио и видеозаписи, напротив, представляют собой вещественные (материальные) доказательства, позволяющие субъекту доказывания выступить в роли «непосредственного наблюдателя (слушателя)». Применительно к рассматриваемому вопросу имеет место не отдельный вид доказательств, а определенная классификационная группа.

Во-вторых, свидетельские показания существенно зависят от временных рамок. В силу объективных физиологических особенностей с течением времени память человека об обстоятельствах и о фактах (за редкими исключениями) ухудшается. В результате, в случаях несоответствия показаний, данных на досудебной и судебной стадиях, используется механизм оглашения показаний, предусмотренный частью 3 статьи 281 УПК РФ. При этом правоприменитель лояльно относится к аргументации невозможности детального восстановления обстоятельств в связи с давностью событий.

В-третьих, в отличие от свидетельских показаний, аудио- и видеозаписи не нуждаются в проверке на заинтересованность. Несмотря на то, что законодатель относит свидетеля к иным участникам уголовного судопроизводства, выделяемым в особую группу в связи с «процессуальной нейтральностью», в теории высказываются соображения о необходимости введения подобного критерия в качестве характеристики участников уголовного судопроизводства (Гарусов 2016, 63).

Безусловно, аудио- и видеозаписи не лишены недостатков. Как отмечалось ранее, они могут стать объектом фальсификации (Завидов 2004). Однако в этом случае, в отличие от показаний свидетелей, возможно привлечение лиц, обладающих специальными знаниями, позволяющими выявить воздействие на источник информации. Главный недостаток аудио- и видеозаписей заключается в их фрагментарности, возможности «вырвать из контекста» отдельные действия лица или события. Поэтому актуализируется значение способностей сотрудников правоохранительных органов корректно интерпретировать полученные таким путем сведения и давать им правовую оценку. Все вышесказанное приводит к вопросу о последствиях применения цифровых технологий в уголовном судопроизводстве. Качество и распространенность средств аудио- и видеозаписи уже в настоящее время позволяет предоставить детальные сведения о событии, подлежащем оценке на наличие в действиях запечатленных лиц признаков состава преступления. В подобных условиях возникает тенденция к фактическому сближению содержания рассматриваемых «оснований», поскольку убежденность следователя (дознавателя) может напрямую зависеть от объема информации, содержащегося на аудио- и видеозаписях. Таким образом, на этапе инициирования уголовно-процессуальной деятельности проверяющий орган уже получает в распоряжение сведения, не только являющиеся «достаточными данными» для возбуждения уголовного дела, но и во многом определяющие направление и основу следственной деятельности.

На практике подобная ситуация существенно изменила процедуру доказывания отдельных видов преступлений, в частности взяточничества. Латентность подобной преступной активности в сочетании с проблемами выявления возможности провокационного поведения привели к тому, что в подавляющем большинстве уголовных дел аудио - и видеозапись используется в качестве необходимого источника сведений, на основе которого возбуждается уголовное дело и выстаивается вся процедура доказывания. Подобная ситуация наблюдается и при доказывании других видов преступлений, совершаемых в общественных местах: на стадионах, в торговых центрах, на транспорте.

Проблема формулирования однозначного вывода на данный вопрос заключается в необходимости поиска баланса между ограничением прав лиц, причастных к обстоятельствам, повлекшим возбуждение уголовного дела; защитой потенциально нарушенных прав граждан, общества, государства и надлежащим исполнением обязанностей сотрудниками правоохранительных органов. Как отмечал А.Ф. Кони, возбуждение уголовного преследования «должно слагаться из двоякого рода действий: из проверки сведений, дающих основание и даже обязывающих начать уголовное преследование, и из самого начатия преследования путем предложений о производстве следствия, привлечения обвиняемого и принятии против него предупредительных от побега мер. Уголовное преследование слишком серьезная вещь, чтобы не вызывать самой тщательной обдуманности» (Середнев 2016, 18). Помимо внутренних «фильтров» принятия процессуальных решений, имеют место внешние, выражающиеся в полномочиях суда, руководителя следственного органа и прокурора проверять законность и обоснованность действий сотрудника. В результате неизбежна дополнительная осторожность следователя и дознавателя в процессе собирания, проверки и оценки материалов проверки сообщения о преступлении. С другой стороны, высокая степень критерия оценочности при принятии обоснованного решения о возбуждении уголовного дела должна свидетельствовать о свободе усмотрения должностного лица. Стоит отметить, что достаточность в уголовном судопроизводстве представляет собой совокупность количественного и качественного показателей, сочетание которых должно обеспечивать достижение целей познающего субъекта. Таким образом, в уголовно-процессуальной теории отсутствуют препятствия для вывода о недопустимости возбуждения исключительно на основании аудио- и видеозаписи, однако совершенно очевидно, что для массового внедрения подобного механизма с учетом высоких стандартов международного законодательства необходима регламентация требований к содержанию таких аудио- и видеозаписей. Реализация курса на цифровизацию процессуальной деятельности требует систематизации судебной практики и выработки руководящих начал использования технических средств в уголовном судопроизводстве.

С учетом необходимости переосмысления соотношения понятий основания для возбуждения уголовного дела и оснований для предъявления обвинения в уголовном судопроизводстве существуют ли предпосылки для упрощения процедуры доказывания при наличии аудио- и видеозаписи преступления и при полном признании лица в совершении инкриминируемого деяния?

В условиях современного уголовно-процессуального законодательства ответ должен быть отрицательным. Назначение уголовного судопроизводства состоит в защите интересов как лиц, пострадавших от незаконной деятельности, так и лиц, привлекаемых к уголовной ответственности. Субъекты, осуществляющие предварительное расследование, помещены в главу УПК РФ, посвященную регламентации полномочий стороны обвинения, то есть законодатель определил их в качестве процессуальных оппонентов подозреваемого, обвиняемого. Однако, как отметила В.А. Лазарева, наделение исключительными полномочиями на сбор доказательств на досудебной стадии, а также необходимость обеспечения защиты прав участников уголовного судопроизводства делает схожим процессуальный статус суда и лица, осуществляющего предварительное расследование. Несмотря на то, что современный УПК РФ не унаследовал изложенный в советском уголовном судопроизводстве принцип объективной истины, следователь и дознаватель в процессе доказывания обязаны устанавливать обстоятельства как подтверждающие, так и опровергающие виновность подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (Лазарева 2018, 7). Таким образом, формирование убежденности управомоченного лица в доказанности преступления возможно только в условиях преодоления презумпции невиновности совокупностью доказательств. В данном случае необходимо отграничивать «основное» доказательство, содержание и информативность которого существенно влияет на возможность установления обстоятельств уголовного дела от единственного доказательства, положенного в основу обвинения.

Если в первом случае возникает предпосылка дальнейшей деятельности следствия в рамках уголовного судопроизводства, то во втором фактически имеет место игнорирование одного из базовых элементов процедуры доказывания – проверки доказательств. Статья 87 УПК РФ определяет комплекс действий, необходимых для корректной проверки доказательств: сопоставление с другими доказательствами, имеющимися в деле; установление источников доказательств; получение иных доказательств, подтверждающих или опровергающих проверяемое доказательство.

Развитие цифровых технологий в ближайшей перспективе потребует существенного реформирования уголовно – процессуального законодательства. Частично мы уже затронули этап предварительного расследования в рамках вопроса об аудио- и видео-доказательствах, но теперь мы перейдем к его более детальному рассмотрению в рамках цифровизации.

Технические средства можно применять для протоколирования следственных действий, например при аудиовизуальном документировании следственного действия (аудиовизуальный протокол) и фиксации объектов доказательственной базы. Хотя в УПК РФ и встречается понятие «технические средства», однако он не содержит перечня технических средств, которые могут использоваться в судопроизводстве (представляется, что к ним можно отнести, в частности, приборы, специальные приспособления, материалы, правомерно применяемые для обнаружения, фиксации, изъятия и исследования доказательств). Кроме того, процессуальный закон регламентирует применение звуко- и видеозаписи при допросах (часть 4 статья 190 УПК РФ), но не закрепляет перечня случаев обязательного применения технических средств при производстве следственных действий (за исключением «обязательного фотографирования громоздких вещественных доказательств, которые не могут быть приобщены к делу в их естественном виде» (часть 1 статья 82 УПК РФ), фотографирования и дактилоскопирования неопознанных трупов (часть 2 статьи 178 УПК РФ). В УПК РФ «определены субъекты применения технических средств и использования специальных познаний (статьи 37, 38, 39, 41 УПК РФ, часть 1 статьи 57, часть 1 статьи 58 УПК РФ); цели их применения (часть 1 статьи 58 УПК РФ); возможность и порядок применения технических средств при производстве следственных действий (часть 6 статьи 164 УПК РФ), характер сведений о технических средствах, отражаемых в протоколах отдельных следственных действий (пункт 2 часть 4 статьи 190 УПК РФ), а также порядок оформления результатов применения технических средств при производстве отдельных следственных действий (часть 5 статьи 166 УПК РФ) и др.». Тем не менее уголовно-процессуальное законодательство обходит стороной вопрос о том, относятся ли к категории технических средств специальные технические средства, предназначенные для негласного получения информации. В условиях расплывчатости законодательного регулирования использования специальных технических средств, предназначенных для получения информации в цифровом виде, в уголовном судопроизводстве действенными мерами предупреждения злоупотреблений остаются меры уголовно-правового характера.

Однако и уголовно-процессуальное законодательство в ближайшей перспективе потребует существенного изменения с учетом возможности применения технических средств (в том числе предназначенных для негласного получения информации) как основного способа протоколирования следственных действий и фиксации доказательств при расследовании и раскрытии преступлений. В частности, необходимо приравнять по процессуальной значимости материалы уголовного дела, зафиксированные в письменной форме, и материалы, зафиксированные при помощи технических средств аудиальной и визуальной фиксации информации, в том числе если такие материалы получены с применением технических средств.

Согласно части 6 статьи 164 УПК РФ: «при производстве следственных действий могут применяться технические средства и способы обнаружения, фиксации и изъятия следов преступления и вещественных доказательств», то есть современные цифровые средства также дозволено использовать в рамках проведения следственных действий в целях, во-первых, – получения наиболее быстрым и точным способом материалов для уголовного дела, а во-вторых, – в целях способствования раскрытию новых видов преступлений, либо преступлений совершенных способами, связанными с цифровой средой.

В настоящее время мы можем наблюдать, что новые технические возможности могут быть интегрированы в существующую систему доказательств в уголовном процессе, но, что довольно интересно, не приводят к появлению новых. Если мы обратимся к статье 164.1. УПК РФ, то увидим, что закон дополнительно регламентировал проведение осмотра электронных носителей информации, итогом чего явился иной вид осмотра, уникальный по отношению к другим видам осмотра, однако нового источника доказательств, как такового, от этого не возникло.

С другой стороны, очевидно влияние на появление различного рода экспертиз, вызванного потребностью в исследовании и изучении цифровых устройств и информации, которая на них хранится. Так в уголовном процессе активно используется компьютерно – техническая экспертиза, в рамках которой происходит исследование программных обеспечений, технических средств и телекоммуникационных сетей, что способствует получению соответствующих доказательств и придачи их экспертной оценке.

В связи с изменениями в законодательстве¹, в оперативно – розыскной деятельности появилось такое мероприятие, которое называется «получение компьютерной информации»², но, касательно уголовного процесса, подобные новшества не вызывают необходимости, потому что существующие следственные действия, такие как выемка и обыск полностью охватывают возможность получения доказательств для целей судопроизводства. Также существует концепция принципиально нового следственного действия, которое называется «электронный обыск», суть которого заключается в том, чтобы эксперт или следователь с разрешения суда могли получить удаленный доступ к любому электронному устройству подозреваемого или обвиняемого для обнаружения, копирования имеющейся там информации, либо для использования устройства с целью управления его функционалом (GPS – связь, микрофон и т.д.) для обнаружения и фиксации преступных действий лица (Ищенко 2022, 38). Главный минус данной концепции заключается в характере осуществляемого действия, который является тайным (негласным), что не позволяет определить статус данной процедуры в качестве следственного действия и даёт возможность её отнесения только к списку потенциальных оперативно – розыскных мероприятий.

Также актуальным является вопрос, который исследователи связывают с тем, что мы часто называем оцифровкой данных, или просто оцифровкой. Здесь подразумевается перевод процессуального акта с бумаги на электронный носитель. Казалось бы, что это явление само собой разумеющееся, но появляется два вопроса: во – первых, изменится ли природа самого акта от того, что он существует не на бумаге, а на компьютере, и, во – вторых, сможет ли электронный носитель стать полноценным хранилищем для всех уголовных дел, заменив при этом физическое хранилище?

В предыдущем параграфе была рассмотрена глава 56 УПК РФ, которая объясняет алгоритм определенных процессуальных действий, которые могут быть совершены некоторыми участниками уголовного судопроизводства, однако, круг вопросов, затрагиваемых в данной главе не раскрывает потенциала использования электронного документооборота на всех стадиях процесса.

Понятие «электронный документ» закреплено в Федеральном законе «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»³ в пункте 11.1 статьи 2, которое сформулировано, как: «электронный документ – документированная информация, представленная в электронной форме, то есть в виде, пригодном для восприятия человеком с использованием электронных вычислительных машин, а также для передачи по информационно-телекоммуникационным сетям или обработки в информационных системах». Таким образом, понятие электронного документа, установленного данным законом, фактически включает в себя и те электронные документы, которые предусмотрены главой 56 УПК РФ, однако это понятие охватывает более широкую сферу общественных отношений, которая, фактически, позволяет применять электронный документооборот в решении не только отдельных процессуальных моментов на судебной стадии процесса, предусмотренных статьей 474.1. УПК РФ.

В части 2 статьи 166 УПК РФ довольно четко говорится о том, что: «протокол может быть написан от руки или изготовлен с помощью технических средств…». Там же говорится и о дополнительный средствах фиксации информации: «При производстве следственного действия могут также применяться стенографирование, фотографирование, киносъемка, аудио- и видеозапись. Стенограмма и стенографическая запись, фотографические негативы и снимки, материалы аудио- и видеозаписи хранятся при уголовном деле.» Касаемо следственных действий, двойная форма фиксации информации говорит о наиболее объективном подходе к её первоисточнику и снижает возможную предвзятость к участникам уголовного дела. 

 Даже полный перевод всего уголовного дела в «цифру» ничего в уголовно-процессуальном плане не меняет, также, как ничего не меняет, например, в литературном плане возможность читать классическую литературу не только в книжном варианте, но и на электронном носителе. Речь идет, на самом деле, исключительно о техническом вопросе хранения уголовных дел. Но здесь возникает другой вопрос: если существует возможность перевода или непосредственного изготовления значительной части уголовно-процессуальных документов в электронной форме, то может ли электронная форма хранения уголовных дел вскоре заменить физическую форму их хранения, пусть данный вопрос и имеет, как мы выяснили, не сущностный (революционный), а сугубо технический характер (Сергеев 2018).

 Еще одна сложность заключается в том, что одним из главных атрибутов уголовного дела является вещественное доказательство, которое мы не можем перевести в электронную сферу без потери уникальных качеств.

Статья 74 УПК РФ говорит о том, что доказательством могут являться любые сведения, на основе которых устанавливается наличие, либо отсутствие обстоятельств, которые подлежат доказыванию. Однако, часть 2 той же статьи очерчивает круг сведений, которые будут являться допустимыми доказательствами. Если исходить из смысла части 4 статьи 81 УПК РФ и пункта 5 части 2 статьи 82 УПК – доказательства, содержащиеся на электронном носителе информации будут относиться к вещественным доказательствам, однако вопрос о допустимости данного доказательства будет актуальным, поскольку само хранилище доказательством не является.

Необходимость реальных («физических») уголовных дел связана с необходимостью хранения вещественных доказательств, значение которых в данном виде судопроизводства переоценить сложно. Мы, конечно, можем перевести вещественные доказательства в 3D-версию, виртуализировать их и т. п. Технически это сегодня никаких сложностей не вызывает. Ориентироваться все равно придется на реальную часть уголовного дела (вещдоки и т. п.), что несколько снижает все достоинства «цифровизации». Маловероятно, что эксперт сможет работать с отпечатками пальцев со стакана через компьютер, без непосредственного взаимодействия с самим объектом. Однако, как мы говорили ранее, опыт проведения компьютерно-технических экспертиз возможно использовать и в проведении исследований электронных доказательств, которые, по своей сути, являются вещественными доказательствами, которые хранятся в виртуальном пространстве.

В рамках этапа предварительного расследования по уголовному делу также уместно говорить о производстве процессуальных действий с использованием системы видеоконференцсвязи (далее – ВКС). Подробнее о ВКС и опыте ее использования мы разберемся в следующем параграфе, поскольку ее появление и сущностный потенциал неразрывно связаны с судебной стадией судопроизводства, а сейчас мы можем обозначить, что УПК РФ также позволяет использование ВКС на этапе предварительного расследования. На это указывает статья 189.1. УПК РФ, которая регламентирует проведение таких следственных действий, как допрос, очная ставка и опознание с использованием ВКС. По сути, данные следственные действия проводятся в классическом формате, однако с учетом некоторых особенностей. Среди таких, например, участие не одного следователя (дознавателя), а двух. Объясняется это тем, что один следователь отвечает за содержательную часть допроса (то есть является его инициатором и лицом, ведущим дело), а второй следователь отвечает за организационную часть допроса, то есть, по письменному поручению следователя, которому поручено производство по делу, он обеспечивает явку лица на допрос в специально оборудованное помещение для общения первого следователя с таким лицом посредством ВКС.

Использование ВКС на этапе предварительного расследования имеет положительный характер использования в следственной практике, как минимум, по двум причинам: 1) снижение процессуальных издержек и обеспечение разумного срока производства по делу (например, у следователя отпадает необходимость выезжать за пределы административно-территориального образования для проведения следственного действия, что крайне актуально для регионов, где расстояние между населенными пунктами может достигать более 1 тыс. км); 2) следственное действие является более прозрачным, поскольку привлечение следователя объективно не заинтересованного в результате конкретного дела, имеющего право давать замечания о дополнении и уточнении протокола (часть 5 статья 189.1. УПК РФ), является фактором, снижающим риски, во-первых, оказания излишнего давления на допрашиваемого со стороны следователя, а во-вторых, дополнительным источником психологического влияния на допрашиваемого (то есть, по сути, работающим в обе стороны).

Судебная стадия уголовного судопроизводства. Центральным этапом в уголовном процессе является судебное разбирательство. В условиях цифровизации существенное влияние информационных технологий и научно-технического прогресса оказывается не только на решение задач функционального характера, но и на элементы организации судебной стадии процесса.

Наиболее востребованным цифровым явлением на судебных стадиях уголовного процесса, в настоящий момент является система видеоконференцсвязи в судебном заседании.

Формирование системы ВКС началось с 2000 года, когда в Верховном Суде Российской Федерации состоялось первое заседание с удалённым участием осужденных из СИЗО-77/3 г. Москва^[4]. На настоящий момент ВКС используется как действенное средство проведения судебных заседаний и коммуникации между судом и участниками процесса.

УПК РФ не содержит в себе определения видеоконференцсвязи, в связи с чем замечается трудность в разграничении регулирования ВКС и, например, трансляции хода судебного заседания в сети «Интернет», в связи с чем было бы опционально дополнить статью 5 УПК подобным термином (Гринь 2020, 84).

Не учитывая факта того, что УПК РФ не содержит термин «ВКС», деятельность, осуществляемая с применением такой технологии, урегулирована рядом норм, таких как часть 6 статьи 35 УПК РФ; статья 293 УПК РФ; часть 2 статьи 389.12 УПК РФ; часть 8 статьи 389.13 УПК РФ; часть 2 статьи 399 УПК РФ; часть 2.1 статьи 399 УПК РФ; часть 2 статьи 389.12 УПК РФ.

Можем отметить, что УПК РФ, хоть и регулирует отдельные процессуальные действия с использованием ВКС (например, изложение позиции осужденного с помощью систем видеоконференцсвязи как средство обеспечения его участия в судебном заседании при разрешении вопросов, связанных с исполнением приговора (часть 2 статьи 399 УПК РФ) или исследование доказательств судом апелляционной инстанции с использованием видеоконференцсвязи (часть 8 статьи 389.13 УПК РФ)), но, в целом, картина свидетельствует о том, что правила УПК РФ, касающиеся такого технического процесса довольно бессистемны в регламентации.

Таким образом, мы видим, что законодатель прослеживает тенденцию возрастающего интереса к использованию цифровых систем в уголовном процессе.

Что касается преимуществ использования ВКС в уголовном процессе, то можно выделить такие аспекты, как:

• сниженные риски побега заключенных, которым назначено участие в судебном заседании, либо – же снижение потенциальной возможности совершения ими других преступлений во время конвоирования до места, где будет проходить суд;
• снижение материальных затрат, связанных с перемещением и этапированием осужденных;
• обеспечение дополнительной безопасности для лиц, осуществляющих работу с осужденными;
• снижение длительности судопроизводства, связанное с потенциальным сокращением сроков проведения отдельных действий (Поликарпов 2014, 91–92).

Что касается рисков (или недостатков) использования системы ВКС в уголовном процессе, то они являются «классическими» для института цифровых технологий в судопроизводстве и о них мы говорили ранее (надежность хранения информации, степень защищенности системы от хакерских атак и т.д.).

В целом, настоящее техническое решение уже доказало эффективность своего применения в судебном процессе и, что наиболее вероятно, будет придаваться дополнительной правовой регламентации в уголовно – процессуальном законе, поскольку потенциал его использования очень велик.

Также в рамках статьи целесообразно опираться на опыт цифровизации уголовного процесса в зарубежных странах, поскольку Российская Федерация, хотя и имеет высокий потенциал внедрения информационных новшеств в судопроизводство, но в то же время значительно отстает от других государств.

Если обратиться к практике стран англо-саксонского права, то там, в значительной степени, заметна куда более прогрессивная форма цифровой модели судопроизводства, поскольку многие сходные процедуры в судопроизводствах стран континентального права имеют совершенно иной вид, не столько из-за различий в видах процесса, сколько из-за подходов к тому, каким образом совершается процессуальное действие (имеется ввиду, с активным использованием цифровых технологий, и, напротив, с опосредованным, то есть задействованным исключительно в качестве вспомогательного технического средства).

Первая технология, о которой будет вестись речь – использование двухмерного и трехмерного моделирования для рассмотрения уголовных дел в суде. Данный вопрос уже был косвенно затронут в первом параграфе работы, но теперь речь пойдёт о применении данного технического решения непосредственно в уголовном процессе, поскольку для российского уголовно-процессуального права перенятие подобного опыта является достаточно перспективным. В США данная технология активно используется с 1994 года по настоящее время, то есть создаёт некий базис для транспозиции практически тридцатилетнего опыта использования технологии в судопроизводства других государств (Коныгин 2017, 100).  

Суть двухмерного и трехмерного моделирования заключается в том, что в виртуальном пространстве создается некий образ (модель), который, либо детально повторяет какой-либо объект материального мира (образец), либо создается (воссоздаётся) принципиально новый объект для каких-либо целей. С технической точки зрения, в настоящее время такое решение абсолютно уникально и универсально, поскольку существует вполне определенный набор программ, предназначенных для разработки и изменения виртуальных моделей, а также управления ими.

В ходе судебного разбирательства данная процедура могла бы использоваться для решения ряда проблем с изучением доказательств, таких как, например:

• изучение в судебном заседании объекта материального мира, по ряду причин недоступного для изучения в зале судебного заседания (удаленное местоположение объекта, например)
• изучение воссозданного объекта в виртуальном пространстве, но уничтоженного в материальном мире;
• наглядная иллюстрация произошедшего события, воссозданная с помощью технологии моделирования (эффективно, например, в суде присяжных).

Таким образом, на стадии судебного разбирательства использование данной технологии могло бы стать эффективным средством исследования доказательств по уголовному делу, в ходе чего снизились бы, как материальные затраты на процедуру исследования, так и время, которое будет затрачено на иные формы исследования доказательств в суде. В рамках, так называемой, «процессуальной экономии», вопрос времени, затраченного на разбор одного уголовного дела в суде был бы решен за счет использования как такого технического решения индивидуально, так и в совокупности с другими цифровыми технологиями, что, стоит заметить, было бы произведено даже не с потерей «качества» правосудия, а, наоборот с его значительным показателем.

Второй вид технологий, активно использующихся в странах англо-саксонского права, связан, как с известными нам информационными системами, которые также называют «правовые помощники» (речь идет об информационно-правовых системах, таких как «Гарант» и «КонсультантПлюс» в России), так и с технологиями, которые на основании различных комплексов критериев решают определенные юридические задачи.

Так, с 1998 года в ряде штатов США активно используется ПО COMPAS (Correctional Offender Management Profiling for Alternative Sanctions). Данная программа анализирует сведения по 137 критериям, включая такие параметры, как пол, возраст, уголовное прошлое, и по итогу анализа даёт результат, на основании которого у судьи появляется информация о том, какую меру пресечения выбрать наиболее опционально, с учётом прогнозирования о возможном рецидиве или досрочном освобождении (Шестакова 2022, 44).

В 2018 году было проведено исследование, в ходе которого была изучена точность результата, прогнозируемого КОМПАСом, в соотношении с результатами оценки сведений по уголовным делам, которые были даны респондентами – людьми. Было выявлено, что ответ, который был дан машиной не является более точным или справедливым, чем ответ, который был дан опрошенными, не имеющими опыта в сфере уголовной юрисдикции, в связи с чем исследователи пришли к выводу о том, что подобное программное обеспечение работает по принципу классического классификатора информации и на основании того, в какую ячейку попало больше отрицательной или положительной информации – наиболее велик процент «выпадения» той или иной информации⁵. Однако, стоит учесть, что результат, который был дан машиной, в большинстве случаев совпадает с результатом, который показали живые люди, в связи с чем, можно говорить о том, что подобное ПО, хотя и нуждается в доработке и переосмыслении, но прогноз его дальнейшей интеграции с судебной системой является решением крайне перспективным, как в США, так и в других странах.

Выводы.

Подводя итоги анализа цифровизации судебной стадии, мы можем говорить о том, что перспективы внедрения различных технологий в российское уголовное судопроизводство довольно велики, поскольку технология видеоконференцсвязи активно применяется в современных судебных заседаниях, а также придается переосмыслению и коррективам со стороны законодателя, что свидетельствует о высокой степени заинтересованности в этой сфере. Что касается зарубежного опыта, - то наше государство имеет широкий спектр возможностей и «сырья» для цифровых нововведений в российский уголовный процесс.

Об авторах

Любовь А. Шестакова

Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королева

Автор, ответственный за переписку.
Email: lyuboshestakova@yandex.ru

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного процесса и криминалистики

Россия

Михаил Е. Кочнев

Самарский национальный исследовательский университет имени академика С.П. Королева

Email: mshmlss01@gmail.com

учебный мастер кафедры уголовного процесса и криминалистики

Россия

Список литературы

Дополнительные файлы