Involvement of minors in committing crimes: innovations in foreign criminal legislation

Full Text

Особая охрана прав несовершеннолетних лиц является одной из важнейших задач современной юриспруденции и обеспечивается как на международно-правовом уровне, так и на уровне национального законодательства. Справедливым видится суждение о том, что дети находятся вне политики и для целей их особой защиты атрибуты правового статуса гражданина того или иного государства не имеют абсолютно никакого значения. При таком подходе вовлечение несовершеннолетних лиц в совершение преступлений – актуальная и, что немаловажно, транснациональная проблема. К сожалению, на текущий момент разрешение данной проблемы не отличается единообразием подходов среди законодателей различных государств. Актуальность темы исследования обусловлена высоким уровнем преступности среди подростков, необходимостью разработки новых подходов к защите несовершеннолетних и возможностью использования зарубежного опыта. Предметом исследования выступают положения законодательства России, Австралии, Ирландии, Швеции, регламентирующие ответственность за вовлечение несовершеннолетних в совершение преступлений, научные исследования и информация СМИ. Методологическую основу исследования составляет комплекс общенаучных (абстрактно-логический, анализ, синтез и др.) и частно-научных (идеографический, качественный контент-анализ, сравнительно-правовой и пр.) методов. Научная новизна исследования заключается в обзоре относительно недавних изменений уголовного-законодательства Австралии, Ирландии, Швеции, а также их соотношение со ст. 150 УК РФ, устанавливающей ответственность за тождественное преступление. Кроме того, предпосылки законодательных инициатив, рассмотренные в статье, позволяют оценить современное состояние молодежной преступности с криминологических позиций. Уголовно-правовая конструкция «вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления» известна отечественному уголовному законодательству и законодательствам стран постсоветского пространства в относительно сформированном виде уже более полувека. Впервые подобная конструкция возникла в УК РСФСР 1960 года (ст. 210 УК РСФСР «Вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность»). На сегодняшний день статья 150 УК РФ продолжает совершенствоваться. Так, например, 29 мая 2024 года была представлена редакция ч. 4 указанной статьи, где появился новый особо квалифицирующий признак – «вовлечение в совершение трех и более преступлений небольшой и (или) средней тяжести». Однако лишь совсем недавно в зарубежных государствах обратили внимание на действия взрослых лиц, направленные на вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность, и стали рассматривать эту проблему с позиции новых правовых взглядов. Так, молодежная преступность в Австралии всегда являлась острой проблемой. Достаточно длительное время австралийская система правосудия была направлена преимущественно на борьбу с несовершеннолетними преступниками, то есть со следствием, а не с причинами, поддерживающими высокий уровень преступности в данной области. Кроме того, система и структура ювенальной юстиции находятся под давлением общественности и СМИ. Как отмечает Н. Антолак-Сапер, «в частности, в период с 2016 по 2018 год газеты Herald Sun и The Age – две крупнейшие основные формы печатных СМИ в Мельбурне, столице Виктории, – уделяли особое внимание несовершеннолетним правонарушителям и системе правосудия по делам несовершеннолетних, последовательно призывая к «более жесткому» подходу к преступности, который должен быть принят как правительством штата, так и должностными лицами системы уголовного правосудия» [1, p. 106]. Критической точкой, определившей необходимость коренных изменений в системе ювенальной юстиции, стали события, ознаменовавшие празднование Дня Труда на ежегодном фестивале Мумба в южном пригороде Мельбурна 12 марта 2016 года. Массовые беспорядки, приведшие к применению полицией перцового спрея, закончились арестом нескольких десятков человек. Главный комиссар полиции штата Виктория Грэм Эштон обратил особое внимание на то, что возраст многих задержанных составлял менее 12 лет. Тогда ответственность за учинение беспорядков была возложена на группировку под названием «Apex», однако данное событие стало отправной точкой реформирования системы отправления правосудия в отношении молодежи. В конце 2016 года премьер штата Виктория Дэниел Эндрюс объявил о масштабном плане борьбы с преступностью. Кроме всего прочего, список реформ включал в себя еще и разработку нового состава преступления, связанного со «склонением молодых людей к совершению преступлений», законопроект о введении которого было запланировано внести в Парламент Виктории в 2017 году. Вызвавший общественный резонанс закон Правительства Эндрюса получил неофициальное название «Закон Феджина», произошедшее от имени персонажа-антагониста романа Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста», который учил и заставлял беспризорных детей воровать для него в обмен на пищу и крышу над головой. Действующим на тот момент генеральным прокурором штата Виктория Мартином Пакулой 23 мая 2017 года в Парламент штата был уже ожидаемо внесен законопроект «О поправках к законодательству о детях и правосудии (реформа системы правосудия по делам несовершеннолетних)». Уже 8 июня 2017 года законопроект был принят в третьем чтении Законодательным собранием, однако Королевское согласие было получено только 26 сентября того года, и Закон №43/2017 был опубликован. Реформа предусматривала изменения как материального, так и процессуального права и содержала поправки в законы «О детях, молодежи и семьях» 2005 года, «О вынесении приговоров» 1991 года, «Об уголовном процессе» 2009 года, «Об исправительных учреждениях» 1986 года, «О залоге» 1977 года, «О преступлениях, преследуемых в порядке ускоренного судопроизводства» 1966 года. Однако ключевая в ракурсе нашего исследования поправка была внесена в Закон «О преступлениях» 1958 года и предусматривала возникновение нового раздела 11А части 1 указанного Закона. Таким образом, введенным в действие разделом 11А вышеупомянутого закона была установлена ответственность за вербовку детей, то есть лиц младше 18 лет, для участия в преступной деятельности. Хотя законодателем используется такая формулировка, как «вербовка», речь идет именно о вовлечении в преступную деятельность, поскольку в пояснительной записке достаточно развернуто уточняется, что именно следует понимать под вербовкой. Так, законодатель рассматривает упомянутую конструкцию как «подстрекательство, направление или побуждение», что очевидно находится за границами вербовки в понимании отечественного законодательства. Также в пояснительной записке указано, что под преступной деятельностью необходимо понимать «поведение, которое представляет собой преступление, наказуемое в соответствии с первым приговором лишением свободы пожизненно или на срок 5 лет и более», то есть вербовка для совершения не всякого преступления будет наказуема. На наш взгляд, подобный подход крайне непрактичен: «вербовка» подростка для совершения преступления, наказание за которое предусмотрено в пределах до 5 лет лишения свободы, по-прежнему остается безнаказанным деянием. В разделе 321LB законопроекта уточняется, что лицо может быть признано виновным в совершении преступления вне зависимости от того: а) занимается ли ребенок преступной деятельностью; б) преследуется ли ребенок судом, или признан виновным в совершении какого-либо преступления. Таким образом, для приведения виновного лица к уголовной ответственности в соответствии с положениями раздела 11А необходимость доведения преступного умысла до конца отсутствует. То есть фактически не имеет значения, совершил несовершеннолетний преступление под воздействием взрослого «наставника» или нет. Логика в регламентации именно такой конструкции действительно прослеживается. Бывший прокурор Виктории Мартин Пакула с принятием законопроекта уточнил, что «в Виктории уже есть наказание за подстрекательство, но полиция и прокуратура должны доказать, что конкретное преступление было совершено», но с введением нового состава преступления такая необходимость отпала. Организованная преступность в Ирландии, в отличие от Австралии, имеет преимущественно клановый характер. Как справедливо указывает Дж. Виндл в контексте исследования особенностей ирландской организованной преступности, «в Ирландии существуют разнообразные криминальные структуры; однако структура ‘‘семья-банда’’ чаще всего упоминается в научных, медиа- и политических документах» [2, p. 137]. Разумеется, вовлечение несовершеннолетних в группировки, члены которой зачастую связаны между собой кровными узами, также представляет собой серьезную угрозу. Еще в 2015 году Министерством юстиции и Департаментом по делам детей, равенства, инвалидности, интеграции и молодежи Ирландии в партнерстве с юридическим факультетом Университета Лимерика был запущен так называемый «Гринтаунский проект», целью которого стала индикация преступных сетей и их воздействия на подростков. Этап подготовки и сбора материалов для проведения исследования берет свое начало еще раньше – с 2010 года. Сущность исследования состояла в обнаружении устойчивых связей между подростками, неоднократно попадавшими в поле зрения полиции, и взрослыми преступниками, а также закономерностей и характера подобных связей. В представленном отчете об исследовании указано, что «криминальная сеть, существовавшая в Гринтауне в 2010–2011 годах, носила иерархический характер и управлялась «ядром», основанным на семейно-родственных отношениях» [3, p. 6]. Указанное исследование позволило составить схему взаимосвязей между членами преступной сети, затем во взаимодействии с местными правоохранительными органами, сотрудники которых использовали «полицейский» вариант схемы взаимосвязей преступной сети, эксперты, имея вариант схемы, включавший в себя лишь возраст и идентификационный номер члена данной сети, выявили уязвимости сети и преимущества, которые членство в ней несли для подростков. Исследование «Гринтауна» поставило серьезный вопрос перед национальными властями: «предположение о том, что взрослые в сети, по-видимому, активно вербуют и подталкивают некоторых детей к преступной деятельности в сочетании с отсутствием воспитания и защиты заставляет власти задуматься о том, требуются ли в таких случаях законодательные меры правовой защиты» [3, p. 50]. После принятия «Закона Феджина» в Австралии позиция о необходимости внесения подобных изменений в ирландское законодательство получила не только внешнюю аргументацию, но и укрепилась внутренними доводами. Так, 7 декабря 2017 года был опубликован 10-й ежегодный отчет Специального докладчика по вопросам защиты детей профессора Джеффри Шеннона, в разделе 4.3 которого профессор Шеннон упоминает австралийский опыт, подчеркивает наличие уязвимостей национального законодательства и рекомендует разработать и ввести собственный «Закон Феджина». Спустя 3 месяца, 7 марта 2018 года, на рассмотрение в Палату Представителей Национального Парламента Ирландии одним из членов Парламента Энн Рэббит был внесен Законопроект № 27 в области уголовного права, предусматривавший разработку состава преступления, регламентирующего ответственность за вербовку несовершеннолетнего для совершения преступления. Законопроект практически в точности дублировал положения австралийского «Закона Феджина». Единственное значительное отличие состояло в том, что, помимо составляющих «подстрекательство», «направление» и «побуждение», понятие «вербовка» охватывало еще и «обеспечение». Как нам кажется, речь идет об обеспечении средствами или орудиями совершения преступления. Ввиду того что в январе 2020 года Парламент Ирландии 32-го созыва был распущен президентом Хиггинсом, планы по реализации законопроекта №27/2018 не состоялись. В этом же году исследователи, пролонгировавшие соглашение на проведение дальнейшей работы в рамках серии «Гринтаунского проекта», публикуют сразу два исследования, раскрывающие закономерности формирования и функционирования, а также структуру местных преступных сетей в «Рэдтауне» и «Блютауне». Акцент в обоих исследованиях был сделан на более серьезных и систематических преступлениях, нежели в первом исследовании серии. Так, при исследовании преступной сети «Рэдтауна» команда ученых под руководством доктора Шона Рэдмонда на основании количества связей и совершаемых преступлений выявила трех 16-летних мальчиков, члены семей которых также состояли в структуре местной преступной сети [4, p. 19]. Кроме того, в контексте данного исследования ученые выявили комплекс факторов, влияющих на участие подростков в деятельности преступной сети. К таким факторам, в частности, относятся неблагоприятный опыт, нормализация преступного поведения и отверженность от общества. К. Нотон, Ш. Рэмонд и Э. О’Мира Дэли указывают, что «некоторые дома молодых людей назывались ‘‘домами открытых дверей’’ – с частым вовлечением в преступную деятельность» [4, p. 20]. Исследование криминальной составляющей одного из районов Дублина, названного «Блютаун», позволило выявить сразу четыре взаимосвязанные, но относительно автономные преступные сети. Одно из ключевых предположений, по мнению ученых-исследователей, состоит в том, что «молодые люди, вовлеченные в преступные сети, начинали с мелких правонарушений, а затем стали участвовать в более серьезных преступлениях против собственности, таких как кражи со взломом в Сетях 1, 2 и 3 и торговля наркотиками в Сети 4» [5, p. 47]. Такое предположение ведет к выводу, что вовлечение подростка в преступную сеть со временем приводит к большей криминализации личности последнего. Таким образом, криминальные связи, закономерности и специфика преступлений, в совершение которых чаще всего вовлекаются ирландские подростки, были тщательным образом проанализированы учеными из Университета Лимерика на примере наиболее репрезентативных административно-территориальных единиц, что, впрочем, сказалось на дальнейшей законодательной деятельности в этой области не сразу. 23 января 2023 года министром юстиции Ирландии Хелен МакЭнти на рассмотрение в Парламент Ирландии был внесен законопроект № 4, предусматривающий регламентацию ответственности за вовлечение детей в преступную деятельность. Совсем недавно, а именно 11 марта 2024 года, законопроект был подписан президентом Ирландии и вступил в законную силу. Новый «Закон Феджина» был подвергнут терминологическим изменениям, а в частности:
1) используемый ранее термин «вербовка» был заменен термином «вовлечение»;
2) законодатель выделил следующие наказуемые действия, направленные на вовлечение ребенка в преступную деятельность:
1-я группа:
а) убеждение, принуждение или направление ребенка;
б) обман ребенка;
2-я группа:
а) подстрекательство или предложение (совершить преступление);
б) помощь, поощрение, дача советов, обеспечение (средствами или орудиями совершения преступления).
Кроме того, законодатель отметил, что взрослый может быть признан виновным в совершении указанного преступления вне зависимости от того:
а) принимал ли ребенок участие в соответствующей преступной деятельности;
б) намеревался ли ребенок принять участие в соответствующей преступной деятельности;
в) был ли ребенок привлечен к ответственности или признан виновным за совершение любого преступления, составляющего соответствующую преступную деятельность.
Кроме того, были подвергнуты корректировке и размеры наказания. Так, если изначально верхнюю границу наказания в виде лишения свободы предполагалось установить в размере 10 лет, то максимальный срок по принятому закону составляет всего 5 лет. Законодатель обращает внимание на то, что в случае осуждения в порядке ускоренного производства виновное лицо приговаривается к уплате штрафа класса А, который в соответствии с Законом Ирландии «О штрафах» не превышает 6 тысяч евро, и (или) тюремному заключению на срок, не превышающий 12 месяцев. В случае если лицо было осуждено по обвинительному заключению, наказание установлено в виде штрафа, размеры которого не уточняются, и (или) тюремного заключения на срок до 5 лет. Необходимо отметить, что на рассматриваемую нами проблему обратили внимание и в Швеции. В настоящий момент вовлечение несовершеннолетних шведов в преступную деятельность связано с активностью преступных группировок. Преступная деятельность, в которую вовлекаются шведские подростки, заключается в том числе и в участии последних в совершении убийств с применением огнестрельного оружия. По оценкам The Guardian, со ссылкой на статистические данные Шведского национального совета по предупреждению преступности, доля лиц в возрасте от 15 до 20 лет, подозреваемых в убийствах и непредумышленных убийствах с применением огнестрельного оружия, за последние 10 лет возросла почти вдвое: с 23,6 % в 2012 году до 45,1 % в 2022 году. Подобное «омоложение» преступников наблюдается и в общей структуре насильственной преступности в Швеции. Зачастую в Швеции убийства совершаются подростками по заказу или по указанию опытных преступников в качестве ритуала инициации в члены криминальной субкультуры. В контексте заказных убийств один из собеседников информационного агентства Sky News и также участник одной из уличных группировок, чье настоящее имя не раскрывается, заявляет, что «теперь убивают все, поэтому цены настолько низкие», имея в виду стоимость соответствующей услуги. Правительство Швеции, на наш взгляд, вполне рационально оценивает существующие проблемы в рамках организации деятельности системы ювенальной юстиции. Так, Дж. Сандхолл, С. Хиллен в контексте анализа соглашения о борьбе с организованной преступностью, принятого в 2022 году политическими партиями шведского Парламента, отмечают, что «дискурс о том, что детям должна быть предоставлена особая защита в силу их возраста скоро будет заменен дискурсом, который не учитывает зависимое положение детей, а приравнивает их ко взрослым, тем самым делая незаметным дисбаланс сил между детьми и взрослыми»  [6, p. 5], подчеркивая радикальность грядущих изменений. В частности, инициативы касаются создания специальных тюрем для подростков, перемещение их в общие тюрьмы при достижении совершеннолетия, повышение возраста уголовной ответственности и других аспектов, которые в Швеции на данный момент не урегулированы. На фоне неутешительных показателей в сфере молодежной преступности ответственность за вовлечение несовершеннолетних лиц в преступную деятельность в форме самостоятельного состава преступления возникла в Швеции в прошлом году. 1 июля 2023 года вступили в силу положения Закона 2023:257 о внесении изменений в национальный Уголовный кодекс, принятые в мае того же года, в соответствии с которыми, в частности, появился совершенно новый и неизвестный ранее шведской юриспруденции состав преступления, ответственность за совершение которого на данный момент предусмотрена § 5а главы 16 («Преступления против общественного порядка») УК Швеции. Виновным в совершении преступления, ответственность за которое установлена § 5а главы 16 УК Швеции, признается лицо, которое нанимает, платит, поручает или передает имущество любому лицу, не достигшему восемнадцатилетнего возраста и тем самым или любым подобным образом вовлекает его или ее в совершение преступления или преступную деятельность. Наказание установлено в виде тюремного заключения на срок до 4 лет. Кроме того, шведский законодатель традиционно для составов преступлений, направленных на защиту прав и интересов несовершеннолетних лиц, уточняет, что в случае, если разница в возрасте или развитии между лицом, совершившим деяние, и другим лицом незначительна, такое лицо не подлежит ответственности. Детерминация возникновения уголовно-правовых новелл, регламентирующих ответственность за вовлечение несовершеннолетних лиц в преступную деятельность, сводится к следствию увеличения случаев подобного характера в рассмотренных государствах. Данное обстоятельство, не умаляя специфики детерминант таких изменений, не позволяет отнести наличие указанной проблемы к пробелам конкретной системы борьбы с преступностью, а позволяет лишь констатировать уязвимость всего современного общества. На текущий момент за пределами постсоветского пространства редкий законодатель использует самостоятельное конструктивное обозначение действий, направленных на вовлечение несовершеннолетних лиц в совершение преступлений. Дело в том, что по законодательству многих зарубежных государств, в особенности европейских, подобного рода действия признаются фактами торговли людьми. Целесообразно называть такой подход «Палермской моделью», поскольку он основан на положениях протокола о предупреждении и пресечении торговли людьми, дополняющего Конвенцию ООН против транснациональной организованной преступности, также известного как Палермский протокол. Так, в ст. 3 Палермского протокола установлено, что торговля людьми означает «осуществляемые в целях эксплуатации вербовку, перевозку, передачу, укрывательство или получение людей путем угрозы силой или ее применения или других форм принуждения, похищения, мошенничества, обмана, злоупотребления властью или уязвимостью положения, либо путем подкупа, в виде платежей или выгод, для получения согласия лица, контролирующего другое лицо». Директивой Европейского Парламента и Совета Европейского Союза «О предупреждении и противодействии торговле людьми, о защите пострадавших…», а в частности ст. 2, положения Палермского протокола уточняются в том, что «эксплуатация в целях совершения преступлений» также относится к преступлениям, связанным с торговлей людьми. Ключевое отличие «Палермской модели» от самостоятельных уголовно-правовых положений, криминализирующих вовлечение несовершеннолетних лиц в совершение преступлений или даже антиобщественных действий, заключается в том, что в первом случае воля лица, на которое направлено воздействие, подавлена – у него нет возможности отказаться от совершения соответствующих действий, во втором же случае такая возможность у него есть. В таком контексте, помимо рассмотренного нами опыта законодательной регламентации в Австралии, Ирландии и Швеции, следовало бы упомянуть, например, опыт Германии (§ 233 УК ФРГ – «Эксплуатация рабочей силы») [7, с. 336–337], однако лишь в целях общего дискурса, поскольку «эксплуатация» в данном случае не является самостоятельной конструктивной формой, обеспечивающей охрану общественных отношений в исследуемой нами области. Т. Барч и другие, оценивая положения § 233 национального уголовного кодекса, подчеркивают, что «она криминализирует тех преступников, которые находятся на конце цепочки (торговли людьми) и которые эксплуатируют труд жертв и таким образом получают прибыль от торговли людьми», а также отмечают ключевое отличие от состава преступления, сконструированного в соответствии с Палермским протоколом: «...поведение, предусмотренное статьей 233, в отличие от статьи 232b, не представляет собой несправедливого воздействия на желание потерпевшего начать или продолжать такую деятельность в первую очередь» [8, S. 21]. Э. Кокбейн, К. Бауэрс и Г. Димитрова, рассуждая о несогласованности законодательства государств в области торговли людьми, справедливо указывают, что «существуют особые расхождения в том, охватывает ли этот термин эксплуатацию в криминальной сфере (например, карманные кражи, выращивание каннабиса) и/или в домашней сфере (домашний подневольный труд)» [9, p. 322]. Очень точно, как нам кажется, подобное положение дел отражено в позиции Министерства юстиции Швеции. Так, в пояснительной записке к законопроекту 2022/23:53 указано: «Не существует более всеобъемлющей системы уголовного права, отвечающей интересам общества в том, чтобы молодые люди не были вовлечены в преступную деятельность, а есть лишь ограниченные возможности применения уголовных положений, касающихся торговли людьми и незаконного принуждения». Большинство зарубежных государств находится в аналогичном состоянии, выраженном в отсутствии какой-либо возможности привлечь к уголовной ответственности лицо, вовлекшее подростка в совершение преступления. Взрослый несет ответственность лишь за свое участие в противоправном деянии, если речь не идет о тех формах принуждения, которые фактически относятся к положениям о торговле людьми. Вероятно, в Республике Ирландия при принятии так называемого «Закона Феджина» руководствовались приблизительно такими же доводами. Так, Эми Э. Хили в контексте сравнительного исследования правоприменения законодательства о торговле людьми в Республике Ирландия и в Северной Ирландии, отмечает: «В Республике Ирландия дети, эксплуатируемые в преступных целях криминальными группировками, не считаются жертвами торговли людьми, хотя эти дети могут быть признаны жертвами торговли людьми на основании Палермского протокола» [10, p. 7].  Это лишь подчеркивает преимущества принятых недавно поправок. Так, проведенное нами исследование относительно изменений в уголовном законодательстве ряда государств (Австралия, Ирландия, Швеция) позволяет проанализировать их еще в сравнении с положениями ст. 150 УК РФ. Как следует из содержания таблицы, в отечественном законодательстве объект исследуемого преступления обозначен, как нам кажется, наиболее характерным для данного нарушения образом, тогда как в Швеции объектом выступает общественный порядок. В теории уголовного права Ирландии отсутствует понятие объекта преступления, ввиду чего оценить приоритетные общественные отношения, на охрану которых направлены соответствующие положения уголовного законодательства, мы не можем. В Австралии также не определен объект преступления, однако причиной тому выступает специальный характер положений о вербовке ребенка для участия в преступной деятельности по отношению к подстрекательству. Данное обстоятельство указывает на отличную от законодательства сравниваемых государств природу уголовно-правовой конструкции, используемой австралийским законодателем. Субъектом преступления в Австралии выступает лицо, достигшее 21 года. Логика такого решения совершенно неочевидна, особенно учитывая тот факт, что дети старше 10 лет в Австралии уже несут уголовную ответственность, и это обстоятельство вызывает критику, в том числе и со стороны политиков. Во всех остальных случаях субъектом преступления выступает лицо, достигшее 18 лет, однако в исключительных случаях в Швеции предусмотрено изъятие из положений уголовного кодекса, что является достаточно традиционным правилом шведского законодателя для статей, потерпевшими по которым выступают несовершеннолетние. Очевидно, что действия, составляющие объективную сторону преступления, не совпадают как минимум по причине безэквивалентности ряда терминов. В этом смысле наиболее состоятельным является, как нам кажется, подход сохранения открытого перечня наказуемых действий, как это представлено в законодательстве Швеции. При этом нельзя не отметить и широкий смысл, который могут нести формы выражения вербовки в Австралии, и достаточно исчерпывающий перечень наказуемых действий, предусмотренных в ирландском законе. Отечественное понимание вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления по субъективной стороне ограничивается лишь прямым умыслом, что согласуется с пониманием австралийского законодателя, тогда как по законодательству Ирландии и Швеции совершение указанных преступлений возможно и по неосторожности. В данном случае неосторожность не является классической согласно теории отечественного уголовного права, то есть проявляется она не по отношению к содержанию последующей деятельности подростка, а по отношению к определению его возраста. Иными словами, лицо, которому не было достоверно известно о возрасте вовлекаемого им в преступную деятельность подростка, но которое должно было удостовериться в совершеннолетии последнего, несет ответственность на общих основаниях. Несмотря на неклассическую форму неосторожности, данное обстоятельство указано нами неноминально: согласно абз. 2 п. 42 Постановления Пленума ВС РФ «О судебной практике применения законодательства, регламентирующего особенности уголовной ответственности и наказания несовершеннолетних», взрослый не может привлекаться к ответственности по ст. 150 УК РФ, если он не знал о несовершеннолетии вовлеченного лица. Сроки основных наказаний при соотношении исследуемых положений отечественного и зарубежного законодательства примерно согласуются, хотя в Швеции верхняя граница продолжительности срока тюремного заключения предусмотрена на год меньше, чем в других государствах. С положительной стороны хотелось бы отметить тот факт, что законодательство Ирландии за вовлечение ребенка в преступную деятельность предусматривает денежное взыскание в виде штрафа как альтернативу наказанию в виде тюремного заключения, а также как дополнение к основному наказанию. Правовые изменения, подобные тем, что были рассмотрены нами в данном исследовании, – совершенно закономерный процесс, поскольку область преступности, связанная с вовлечением несовершеннолетних в совершение преступлений, как становится ясно из анализа зарубежных научных исследований, информации в зарубежных СМИ и законотворческой деятельности, крайне актуальна в совершенно разных точках мира. Данное исследование позволяет сделать ряд важных выводов. Во-первых, законодательные меры реагирования такого характера зависят от специфики и структуры местной преступности и принимаются вследствие совершенно разных предпосылок. При этом ключевые детерминанты, как нам кажется, в некотором смысле являются точкой нетерпимости системы правосудия. К таким посылкам, в частности, относятся участие несовершеннолетних лиц в массовых беспорядках и насильственных преступлениях (Австралия), деятельности клановых преступных сетей (Ирландия) или даже совершение подростками заказных убийств и иных преступлений, связанных с применением огнестрельного оружия (Швеция). Во-вторых, хотелось бы с положительной стороны отметить вектор отступления от «Палермской модели» квалификации вовлечения несовершеннолетних в совершение преступлений. В современных условиях использование указанной модели ограничивается положениями о торговле людьми и является нецелесообразным в контексте правовой защиты несовершеннолетних лиц в исследуемой нами области. Разумеется, здесь следует говорить лишь об определенной категории стран. Данная позиция сводится к той части государств, ратифицировавших Конвенцию ООН против транснациональной организованной преступности и, собственно, протокол о предупреждении и пресечении торговли людьми, в законодательстве которых до сих пор не появился самостоятельный состав преступления, обеспечивающий охрану несовершеннолетних от вовлечения в совершение преступлений. В-третьих, еще одним аспектом, который нельзя рассматривать однозначно – положительно или отрицательно, – является природа конструкции «вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность». Если в случае со ст. 150 УК РФ и §5а гл. 16 УК Швеции преступления самостоятельны в своем выражении, то раздел 11А Закона о преступлениях Австралии является специальной нормой по отношению к положениям о подстрекательстве. Такой взгляд имеет место и в отечественной науке, хотя «вовлечение» законодательно является обособленной от положений о подстрекательстве конструкцией. В-четвертых, размышления о предпосылках принятия соответствующих законов позволяют нам отметить положительный опыт Ирландии в контексте проведенных исследований (серия исследований «Гринтаунский проект»). Учитывая, что в России по-прежнему имеют место не только частные случаи вовлечения несовершеннолетних в совершение преступлений, но и деятельность преступных группировок, такой подход следовало бы заимствовать, более подробно изучив методологию и структуру деятельности исследователей и правоохранительных органов в рамках работы над «Гринтауном». Проведение исследования подобного характера позволило бы системе правосудия определить устойчивые связи между ключевыми звеньями молодежной преступности в пределах репрезентативных административно-территориальных единиц, специфические закономерности организации и функционирования преступных структур, а затем и более целенаправленно противодействовать преступности в данной сфере. В-пятых, хотелось бы отметить, что правотворчество в этой области, по нашему мнению, на фоне отечественного законодательства содержит ряд недостатков. Например, в соответствии с австралийским законодательством лицо, завербовавшее подростка для участия в деятельности, наказание за которую предусмотрено в пределах до 5 лет, не будет нести уголовную ответственность. Другим недостатком можно считать особенности отражения объективной стороны, ее ограниченность (Австралия), закрытый характер (Австралия, Ирландия). Кроме того, повышенный возраст субъекта вербовки (21 год) в Австралии, учитывая возраст уголовной ответственности (10 лет) и возраст совершеннолетия (18 лет) в стране, как нам кажется, неоправданное решение национального законодателя. В-шестых, вкупе с указанными недостатками зарубежного правотворчества, нельзя не отметить и особенности субъективной стороны вовлечения несовершеннолетнего в преступную деятельность, которые в Ирландии и Швеции предполагают неосторожность по отношению к возрасту вовлеченного в преступную деятельность лица. Такой подход, на наш взгляд, является наиболее корректным, поскольку ответственность наступает в соответствии с фактическими обстоятельствами, то есть несовершеннолетнее лицо было вовлечено в преступную деятельность. В-седьмых, следует выделить в качестве недостатка общего характера несогласованность терминологии, конструкции построения уголовно-правовых норм исследуемого характера. Налаживание связей международного сообщества по вопросам защиты детей от вовлечения их в преступную деятельность позволит унифицировать терминологию, сформировать устойчивое международное научное и политическое сообщество, специализирующееся на решении тождественных вопросов, и совместно разрабатывать стратегии противодействия вовлечению несовершеннолетних в преступную деятельность.

About the authors

A. N. Sungatullin

Author for correspondence.
Email: ansngtx@mail.ru
Russian Federation

References

Supplementary files