On the conflict of norms on criminal liability of special subjects for encroachment on life and health of a newborn or unborn child

Full Text

В условиях разрастания межгосударственных и межкультурных конфликтов обострилась проблема определения и гарантирования социальных ценностей, начиная с права на жизнь. Дискуссия о защите жизни включает обсуждение пределов ее защиты уголовно-правовыми средствами и неизбежно перетекает в рассуждения о политике легализации или, напротив, криминализации абортов, причем в сопоставлении ответственности за прерывание беременности медицинского работника, лица, не являющегося медицинским работником, и самой женщины. Также в предмет обсуждения включается вопрос о дифференциации уголовной ответственности общих и специальных субъектов. Как следствие, не только с канонических (религиозных) и морально-нравственных позиций, но и с учетом функций и задач государственного управления, связанных с регулированием народонаселения, защитой материнства и детства, а также определенным представлением о гендерном равенстве/неравенстве, инициируется ревизия соответствующих уголовно-правовых запретов. Возможности криминализации также рассматриваются под углом систематизации преступлений против жизни и здоровья, преступлений против семьи и несовершеннолетних и (или) преступлений в сфере здравоохранения, хотя в Уголовном кодексе Российской Федерации (далее – УК РФ) составов преступлений с очевидной такой взаимосвязанностью мало. В основном это составы преступлений против жизни и здоровья с признаком специального потерпевшего – женщины, заведомо для виновного находящейся в состоянии беременности (например, п. «г» ч. 2 ст. 105, п. «б» ч. 2 ст. 110, п. «б» ч. 3 ст. 110.1). И есть уникальный состав убийства новорожденного ребенка, где специальным субъектом названа мать этого ребенка (ст. 106). Реальность такова, что беременными женщинами, роженицами (родильницами) совершаются и другие общественно опасные деяния, которые ныне преступлениями не признаются. Закономерно, что появляются научные исследования, авторы которых привлекают внимание к таким пробелам в уголовном законодательстве. Это работы Н. Е. Крыловой [1], А. В. Малешиной [2], Л. А. Кудаевой [3]. Уголовный закон также содержит составы преступлений других специальных субъектов, вменяемые в случаях посягательств на жизнь не только новорожденного, но и неродившегося ребенка. В части 2 ст. 109 и ч. 2 ст. 118 УК РФ предусмотрена ответственность, соответственно, за причинение по неосторожности смерти и тяжкого вреда здоровью вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей. Здесь прямо не говорится о медицинских работниках, но по названным статьям квалифицируются деяния в том числе медицинских работников, не оказавших необходимую медицинскую помощь беременной женщине или выполнивших свои профессиональные обязанности с нарушением правил, например без соблюдения соответствующих санитарно-эпидемиологических требований, когда это повлекло прерывание беременности и (или) другие фатальные последствия для женщины и (или) ребенка. При этом в УК РФ есть состав, где прямо говорится о незаконном проведении искусственного прерывания беременности, правда, другим субъектом – лицом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля (ст. 123). Последний состав является смежным, но никак не специальным по отношению к составам ч. 2 ст. 109 и ч. 2 ст. 118 УК РФ, поскольку признаки субъектов этих преступлений взаимоисключающие и нет конкретизации одного в другом. В юридической литературе все чаще ставится вопрос о криминализации незаконного проведения искусственного прерывания беременности медицинским работником, тем более что он прямо указан в примечании к ст. 6.32 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях «Нарушение требований законодательства в сфере охраны здоровья при проведении искусственного прерывания беременности» [4, с. 23], а также обсуждается вопрос о дифференциации уголовной ответственности за незаконное производство аборта по признаку наличия или отсутствия у субъекта преступления высшего медицинского образования [5, с. 9]. Удивительно, но иногда случаи неоказания надлежащей помощи медицинскими работниками беременной женщине с последствиями в виде осложнений во время родов и смерти ребенка или вреда его здоровью квалифицируют вообще иначе: как оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, предназначенных для детей в возрасте до 6 лет, по п. «б» ч. 2 ст. 238 УК РФ; или как оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности, повлекших по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью либо смерти человека, по п. «в» ч. 2 ст. 238 УК РФ. К настоящему времени такие судебные позиции теряют силу. Показательно, что по уголовному делу № 01-0073/2024 в отношении медицинских работников роддома Гагаринский районный суд города Москвы оправдал Г. в отношении преступления, предусмотренного п. «б» ч. 2 ст. 238 УК РФ, а К. Г., К. М. и К. А. признал виновными в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 109 УК РФ. Следовательно, содеянное квалифицировано не как преступление против здоровья населения, а как преступное посягательство на жизнь человека [6]. Таким образом, по УК РФ фактическое соучастие разных специальных субъектов в незаконном прерывании беременности (женщины и лица, не являющегося медицинским работником, или медицинского работника) будет оцениваться по-разному, при этом для одной из сторон – беременной женщины – вывод о преступности деяния исключается по действующему законодательству. Не вдаваясь здесь в обсуждение обстоятельств и ситуаций, объясняющих и извиняющих поведение женщины, решившей прервать беременность даже с нарушением сроков, предусмотренных законодательством в сфере охраны здоровья, обобщим нормативные позиции. Федеральный закон от 21.11.2011 № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» допускает искусственное прерывание беременности с рядом ограничений (запретов): искусственное прерывание беременности проводится по желанию женщины при сроке беременности до 12 недель; по социальным показаниям – при сроке беременности до 22 недель; при наличии медицинских показаний и согласия женщины – независимо от срока беременности. И в части 8 ст. 56 настоящего Закона сказано, что незаконное проведение искусственного прерывания беременности влечет за собой административную или уголовную ответственность, установленную законодательством Российской Федерации. Однако здесь не определен круг субъектов ответственности. Зато в Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях и в УК РФ ответственность возлагается на определенных специальных субъектов, да так, что это допускает трактовку о пониженной юридической ответственности медицинских работников. В Кодексе Российской Федерации об административных правонарушениях административная ответственность предусмотрена для медицинских работников и должностных лиц (видимо, должностных лиц медицинской организации. – Т. К и Т. Н.) за нарушение требований законодательства в сфере охраны здоровья при проведении искусственного прерывания беременности (ст. 6.32). А вот уголовная ответственность возложена на лиц, не имеющих высшего медицинского образования соответствующего профиля, за незаконное проведение искусственного прерывания беременности (ст. 123 УК РФ). В последнем случае речь идет о своеобразном, но все же специальном субъекте, поскольку из круга субъектов преступления предусмотрено исключение. Многие комментаторы ст. 123 УК РФ к числу субъектов этого преступления относят как частных лиц, так и медицинских работников с высшим образованием иного профиля (стоматолога, терапевта, невропатолога и др.), а также средний медицинский персонал и узких специалистов, хотя и имеющих отношение к родовспоможению, но не получивших высшего медицинского образования (например, медицинских сестер, фельдшеров, акушерок) [7, с. 520]. Приведенные нормативные позиции образуют коллизию, не только потому что административно-правовая и уголовно-правовая нормы, направленные на решение одной задачи, рассогласованы, но и поскольку они не могут быть сопоставлены с общей нормой об ответственности за незаконное прерывание беременности. В УК РФ такой нормы нет, да и в принципе не взяты под уголовно-правовую охрану жизнь и здоровье неродившегося ребенка. Для справки: в теологических положениях аборт приравнивается к человекоубийству: qui conceptum in utero per abortum deleverit homicida («кто убил абортом плод во чреве, является человекоубийцей»). Напротив, в уголовном законодательстве и уголовном праве общая позиция не сформировалась. Причем дискуссионность вопроса подтверждается исторически. Например, накануне Первой мировой войны в 1914 г. на съезде русской группы Международного союза криминалистов была принята резолюция об исключении аборта из числа преступных деяний. Но «эта резолюция вызвала протесты ‘‘стариков’’, проф. Таганцева, Набокова и др. А. Зарудный возражал против ненаказуемости аборта с точки зрения этики, не допускающей уничтожения жизни» [8, с. 10]. Напротив, среди врачей тогда в общем преобладал взгляд о преступности аборта, но XII Пироговский съезд 1913 г. принял резолюцию о ненаказуемости за аборт женщины и производившего операцию по ее просьбе врача; «лишь врачи, ‘‘сделавшие аборт из корыстных целей своей профессией’’, подлежат суду» [8, с. 10]. Не ставя под сомнение право женщины принимать самостоятельное решение о рождении ребенка, отметим, что вполне обоснован уголовно-правовой запрет на искусственное прерывание беременности, когда нет обстоятельств медицинского или социального характера, исключающих или существенно снижающих общественную опасность этого деяния. Незаконный аборт не может отождествляться с убийством ни для кого, но это преступление против жизни. Многие авторы предлагают осуществлять уголовно-правовую охрану жизнеспособного плода человека на поздних сроках беременности, правда, видят решение этой проблемы по-разному. Так, по мнению А. В. Малешиной, главу 16 УК РФ следует дополнить ст. 105.1 «Противоправное умышленное умерщвление жизнеспособного плода», изложив ее в следующей редакции: «Противоправное умышленное умерщвление жизнеспособного плода наказывается лишением свободы на срок до пяти лет» [2, с. 151]. Считаем, что такую статью неуместно включать в субинститут ответственности за убийства, ведь речь идет о неродившемся ребенке, а значит это не убийство, и место новой статьи – не среди статей об убийствах, а рядом со ст. 123 УК РФ. А также полагаем, что предложенный этим автором вариант редакции статьи носит слишком общий характер и нуждается в конкретизации. В частности, в целях более точной квалификации важно на законодательном уровне указать критерии жизнеспособности плода, кроме того, четче определить круг субъектов предполагаемого преступления, дифференцировав их ответственность: ведь одно дело, когда умерщвление жизнеспособного плода совершает сама беременная женщина, а другое – постороннее лицо или даже медицинский работник. Развивая идею, высказанную А. В. Малешиной, Л. А. Кудаева, руководствуясь п. 1 приложения № 1 к приказу Минздравсоцразвития России «О медицинских критериях рождения, форме документа о рождении и порядке его выдачи» [9], делает вывод, что жизнеспособным является плод, находящийся в утробе матери и превышающий возраст 22 и более недели, и что за уничтожение плода на поздних сроках беременности (за исключением абортов по медицинским показаниям) женщина должна нести уголовную ответственность. В этих целях Л. А. Кудаева предлагает ввести в УК РФ ст. 106.1 (Умышленное повреждение или уничтожение матерью жизнеспособного плода на поздних сроках беременности), изложив ее в следующей редакции: 
«1. Умышленное существенное повреждение или уничтожение матерью одного, двух или более жизнеспособных плодов, находящихся в ее утробе и превышающих возраст 22 и более недели, в условиях психотравмирующей ситуации или в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости, – наказываются исправительными работами на срок до двух лет, либо ограничением свободы на срок двух лет, либо принудительными работами на срок до трех лет, либо лишением свободы на тот же срок.
2. Умышленное существенное повреждение или уничтожение матерью одного, двух или более жизнеспособных плодов, находящихся в ее утробе и превышающих возраст 22 и более недели, в отсутствие психотравмирующей ситуации или состояния психического расстройства, не исключающего вменяемости, – наказываются принудительными работами на срок до четырех лет, либо лишением свободы на тот же срок» [10, с. 100].
Согласны, что введение самостоятельного состава преступления об умышленном уничтожении беременной женщиной жизнеспособного плода на поздних сроках беременности весьма актуально. Доказано, что у жизнеспособного плода ребенка на поздних сроках беременности женщины все органы, системы органов полностью сформированы: он дышит, реагирует на свет, тепло, шум [11, с. 12]. Поэтому посягательство на жизнеспособный плод в возрасте свыше 22 недель, несомненно, общественно опасно, и жизнь будущего ребенка должна быть поставлена под самостоятельную уголовно-правовую охрану. Однако относительно авторской редакции предлагаемой статьи есть возражения. Если проект части первой статьи 106.1, по-видимому, содержит необходимые условия для отнесения содеянного к числу привилегированных составов преступлений, то в части второй данной статьи таких обстоятельств нет. Удивляет, что Л. А. Кудаева сконструировала санкции в предлагаемой статье 106.1 более строгие, чем санкция части 1 ст. 123 УК РФ (Незаконное проведение искусственного прерывания беременности лицом, не имеющим высшего медицинского образования соответствующего профиля), в которой вообще не предусмотрено наказание в виде лишения свободы. Для вменения любого привилегированного состава преступления важно понимать, что является основополагающим фактором, существенно понижающим степень общественной опасности содеянного. В данном случае это не сам факт нахождения женщины в состоянии беременности, а те изменения (отклонения) в психике женщины, которые происходят под влиянием особенностей протекания ее беременности либо под влиянием иных внешних обстоятельств, которые могут травмировать психику женщины (психотравмирующих обстоятельств), при условии, что она (женщина) сохраняла контроль над своим поведением. Для тех случаев, когда умысел беременной женщины на умерщвление своего ребенка на поздних сроках беременности возник и реализовался при отсутствии смягчающих вину обстоятельств, уместно предусмотреть более строгую ответственность. С учетом сказанного предлагаем авторский вариант ст. 123.1 УК РФ (Незаконное проведение искусственного прерывания беременности на поздних ее сроках самой женщиной):
«1. Умышленное умерщвление жизнеспособного плода, превышающего возраст 22 и более недели, беременной женщиной, находящейся в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости, вызванного особенностями протекания ее беременности либо влиянием иных внешних обстоятельств, способных травмировать психику женщины, – наказывается... (преступление небольшой тяжести).
2. Умышленное умерщвление жизнеспособного плода, превышающего возраст 22 и более недели, беременной женщиной при отсутствии исключительных обстоятельств, – наказывается… (преступление средней тяжести)».
В целях разграничения ст. 123.1 и ст. 123 УК РФ целесообразно в последнюю внести уточнения, назвав ее «Незаконное проведение искусственного прерывания беременности по желанию женщины иными лицами», дифференцировав в ней ответственность лица, не имеющего медицинского образования (повитухи, знахарки); медицинского работника, не имеющего медицинского образования соответствующего профиля (терапевт, офтальмолог), и лица, имеющего высшее медицинское образование соответствующего профиля, при совершении деяния с нарушением сроков, установленных законодательством для проведения искусственного прерывания беременности. В доктрине уголовного права высказаны рекомендации о криминализации и других общественно опасных деяний, совершаемых исключительно женщинами. Наше отношение к этому неоднозначное. Так, Л. А. Кудаева предлагает дополнить УК РФ статьями, предусматривающими ответственность за умышленное причинение матерью тяжкого вреда здоровью новорожденного ребенка (ст. 111.1); умышленное причинение матерью средней тяжести вреда здоровью новорожденного ребенка (ст. 112.1); умышленное причинение матерью легкого вреда здоровью новорожденного ребенка (ст. 115.1). Действительно, подобные деяния сегодня уголовно ненаказуемы, хотя и обладают достаточно высокой степенью общественной опасности, особенно когда речь идет о причинении тяжкого или средней тяжести вреда здоровью новорожденного ребенка [10, с. 102-103]. Однако выделять их в указанные выше самостоятельные статьи считаем нецелесообразным. Логичнее было бы сконструировать одну общую статью по типу ст. 113 УК РФ (Причинение тяжкого или средней тяжести вреда здоровью в состоянии аффекта), поместить ее вслед за последней, изложив в следующей редакции. Ст. 113.1 Умышленное причинение матерью тяжкого или средней тяжести вреда здоровью новорожденного ребенка: «Умышленное причинение матерью тяжкого или средней тяжести вреда здоровью новорожденного ребенка сразу после родов, сопровождавшихся отклонениями в психике женщины, не исключающими ее вменяемости, возникшими под влиянием родов или иных связанных или не связанных с родами психотравмирующих обстоятельств, – наказывается... (преступление небольшой тяжести)». Что же касается умышленного причинения матерью легкого вреда здоровью новорожденного ребенка (ст. 115.1), то с учетом сложившихся в теории уголовного права принципов (оснований) криминализации: достаточно высокая степень общественной опасности деяний; их относительная распространенность и типичность; динамика указанных деяний; невозможность ведения успешной борьбы с ними менее репрессивными мерами и проч. [12, с. 525] – устанавливать уголовную ответственность за подобные деяния считаем нецелесообразным, поскольку они не достигают достаточной в уголовно-правовом смысле степени общественной опасности. Нельзя согласиться и с предложением о криминализации убийства матерью неизлечимо больного новорожденного ребенка по мотиву сострадания (ст. 106.2). Полагаем, что вопрос об установлении уголовной ответственности за совершение данного общественно опасного деяния не может быть решен в отрыве от общей проблемы эвтаназии в уголовном праве [13, с. 16]. Суть эвтаназии сводится к одному – избавить больного человека, не имеющего надежды на исцеление, от мучительной боли, проявляющейся в виде страданий физического, душевного и социального характера, а мотивом деяния является сострадание к больному человеку. На сегодняшний день на территории Российской Федерации эвтаназия законодательно запрещена, под уголовно-правовым запретом находится как активная, так и пассивная ее формы. Это положение нормативно отражено в ст. 45 Федерального закона от 21.11.2011 № 323-ФЗ (в ред. от 19.12.2022) «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», которая определяет эвтаназию как «ускорение по просьбе пациента его смерти какими-либо действиями (бездействием) или средствами, в том числе прекращение искусственных мероприятий по поддержанию жизни пациента». Такие действия в теории уголовного права определяются как «простое» убийство и так же в судебной практике квалифицируются (ч. 1 ст. 105 УК РФ). Вопрос о допустимости эвтаназии в России волновал общественность всегда, не утратил он своей актуальности и сегодня. Сама идея эвтаназии как проявления естественного права человека распоряжаться своей жизнью вполне допустима, но только в экономически развитом, зрелом в нравственном отношении обществе и в отношении определенной категории неизлечимо больных лиц, которые по состоянию своего здоровья испытывают чрезвычайно сильные физические и нравственные мучения и страдания. Вместе с тем мы солидарны с мнением противников введения эвтаназии, поскольку в условиях реальной действительности это может привести к злоупотреблениям в отношении наименее защищенных лиц. С учетом сказанного считаем, что нецелесообразно вводить новые привилегированные составы: «убийство по просьбе потерпевшего (или из сострадания)» и «убийство матерью неизлечимо больного новорожденного ребенка по мотиву сострадания». Полагаем, что наличие среди обстоятельств, смягчающих наказание, такого, как совершение преступления по мотиву сострадания, вполне достаточно для индивидуализации уголовной ответственности в этих случаях [10, с. 82]. Кроме того, в случае лишения жизни матерью неизлечимо больного новорожденного ребенка по мотиву сострадания должна обсуждаться возможность прекращения уголовного преследования в соответствии с ч. 2 ст. 14 УК РФ. Неубедительным выглядит и вывод Л. А. Кудаевой о целесообразности дополнения ст. 109 УК РФ (Причинение смерти по неосторожности) частью 1.1, где этот автор предлагает установить повышенную ответственность за причинение смерти по неосторожности новорожденному ребенку матерью, находящейся в состоянии опьянения, вызванном употреблением алкоголя, наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, новых потенциально опасных психоактивных веществ либо других одурманивающих веществ. На основе изучения судебной практики Л. А. Кудаева справедливо отмечает, что общественная опасность причинения смерти новорожденному в ситуации, когда кормящая мать осознанно употребляет спиртные напитки и, находясь в этом состоянии, неосторожно лишает ребенка жизни, выше, нежели неосторожное причинение смерти новорожденному ребенку матерью, которая не имеет опыта ухода за младенцем[10, с. 152]. Но из этого вовсе не следует вывод о необходимости введения в уголовный закон нового состава преступления. Реальным средством индивидуализации уголовной ответственности в этих случаях является положение, закрепленное ч. 11 ст. 63 УК РФ, согласно которому суд может признать нахождение лица в состоянии опьянения в момент совершения преступления отягчающим обстоятельством. Другое дело, что по непонятным причинам суды редко используют этот правовой инструмент, назначая виновным весьма мягкие наказания [10, с. 150–151]. Резюмируя сказанное, отметим, что вопрос о криминализации ряда новых общественно опасных деяний, совершаемых женщинами, действительно назрел. Особенно когда речь идет о постановке под уголовно-правовую охрану жизни ребенка на поздних сроках беременности либо об ответственности матери за умышленное причинение вреда здоровью новорожденного ребенка сразу после родов. Введение этих уголовно-правовых норм позволит говорить о группе преступлений, совершаемых только женщинами и обладающих определенными специфическими особенностями, исследование которых позволит выработать единые критерии, влияющие на дифференциацию и индивидуализацию ответственности данной категории лиц. При этом должно быть гарантировано право женщины принимать самостоятельное решение о рождении ребенка, когда есть обстоятельства медицинского или социального характера, исключающие или существенно снижающие общественную опасность искусственного прерывания беременности. Если жизнь и здоровье неродившегося ребенка признать самостоятельными объектами уголовной-правовой охраны, то это потребует по-новому систематизировать нормы об уголовной и административной ответственности общих и специальных субъектов за посягательства на жизнь и здоровье неродившегося или новорожденного ребенка (отличающиеся от убийств), в том числе путем преодоления коллизии норм об ответственности специальных субъектов за незаконное искусственное прерывание беременности. В условиях фактического соучастия субъектов разных видов в незаконном прерывании беременности: 1) беременной женщины; 2) лица, не являющегося медицинским работником; и (или) 3) медицинского работника, как имеющего высшее медицинское образование соответствующего профиля, так и не имеющего высшего медицинского образования соответствующего профиля, – квалификация содеянного должна осуществляться в соответствии с принципом индивидуальной ответственности с вменением одного из смежных составов с соответствующим признаком специального субъекта. Наименее суровая ответственность за участие в незаконном прерывании беременности должна возлагаться на женщину, и наиболее суровая – на медицинского работника. В настоящее время системный анализ соответствующих статей Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях и Уголовного кодекса Российской Федерации позволяет сделать вывод о пониженной юридической ответственности медицинских работников по сравнению с лицами, не имеющими высшего медицинского образования соответствующего профиля (ст. 6.32 КоАП РФ и ст. 123 УК РФ). Считаем такое положение дел недопустимым.

About the authors

T. V. Klenova

Author for correspondence.
Email: klenova_tatiana@mail.ru
Russian Federation

T. N. Nurkayeva

Email: NurkaevaTN@yandex.ru
Russian Federation

References

Supplementary files