On the need to form a special procedural status of participants in criminal proceedings from among persons with disabilities

Full Text

Лица с ограниченными возможностями (а в некоторых международных документах и нормах национального законодательства – уязвимые лица) – это не только термин, охватывающий различные социально значимые категории населения, но и вполне сформировавшаяся к концу ХХ в. правовая категория, принадлежность субъекта к которой обуславливает предоставление ему дополнительных гарантий в зависимости от сферы и конкретного вида правоотношений, в которых он участвует. Соответственно, это должно касаться и уголовного судопроизводства. Действительно, на уровне мирового сообщества уже достаточно давно находят свое признание в качестве особых (уязвимых) участников уголовного правосудия такие категории, как несовершеннолетние, потерпевшие и др., становясь своеобразным правовым эталоном для многих стран. Так, Минимальные стандартные правила Организации Объединенных Наций, касающиеся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних 1985 г. [1], послужили основой для разработки и принятия во многих государствах самостоятельных законов или разделов соответствующих кодексов уголовного судопроизводства. А развитию интереса к жертвам преступлений способствовала Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью 1985 г. [2]. Однако дальнейшее развитие гуманистических идей, концепций правового и социального государства привели к тому, что на международном уровне сложился вполне сформировавшийся подход, что среди участников уголовного судопроизводства есть такие, которые в силу определенных причин не могут должным образом самостоятельно реализовывать права и исполнять обязанности, обусловленные их процессуальным статусом. Например, в Принципах и руководящих положениях Организации Объединенных Наций, касающихся доступа к юридической помощи в системах уголовного правосудия 2012 г. (далее – Принципы), как отдельная категория участников уголовного судопроизводства выделяются особо уязвимые лица, потребности которых следует учитывать при разработке своих общенациональных программ юридической помощи и к которым отнесены дети, жертвы сексуального и иного насилия, пожилые люди, инвалиды, лица с психическими расстройствами, ВИЧ-инфицированные лица и лица с другими тяжелыми инфекционными заболеваниями, представители коренных народов и аборигены, иностранцы и др. При этом в Принципах констатируется, что многие страны еще не располагают необходимыми ресурсами и потенциалом для оказания юридической помощи подозреваемым в совершении уголовных преступлений, обвиняемым, заключенным, потерпевшим и свидетелям, и содержится призыв использовать международные стандарты для обеспечения у себя доступа к правосудию [3]. Анализ положений действующего Уголовно-процессуального кодекса РФ [4] (далее – УПК РФ) свидетельствует о том, что Россия относится в настоящее время к числу стран, о которых идет речь в данных Принципах. В настоящее время в нормах российского уголовно-процессуального законодательства нет положений, позволяющих говорить о наделении лиц с ограниченными возможностями, участвующих в производстве по уголовному делу, специальным процессуальным статусом. Отсутствие в нормах УПК РФ положений об уголовно-процессуальной право- и дееспособности, об основаниях и порядке ограничения уголовно-процессуальной дееспособности, о распространении этого института на участников из числа лиц с ограниченными возможностями, о наделении их специальным процессуальным статусом, о предоставлении им дополнительных гарантий и т. п. создает условия для нарушения прав и законных интересов лиц с ограниченными возможностями, вовлекаемых в сферу уголовного судопроизводства в качестве его участников. И первой серьезной проблемой следует обозначить неурегулированность понятийно-категориального аппарата, связанного с обособлением социально уязвимых категорий участников в отдельную процессуальную группу. Использование в настоящее время в тексте УПК РФ словосочетания «лица с физическими или психическими недостатками» (п. 3 ч. 1 ст. 51 УПК) является дискриминирующим, так как по своей сути подразделяет участников на «с недостатками» и «без недостатков», где под первыми, исходя из толкования слова «недостаток» как «изъян, несовершенство, неправильность… аномалия» [5], понимаются неполноценные, неправильные люди, а под вторыми, соответственно, совершенные, идеальные [6]. Тогда как, например, Уголовный кодекс РФ более аккуратно подходит к выбору терминологии, несмотря на то что был принят раньше, чем УПК РФ. Так, ст. 22 УК РФ говорит про уголовную ответственность лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемость [7]. Сам Уголовно-процессуальный кодекс РФ не дает определения понятию «лица с психическими недостатками», за него это попытался сделать Верховный Суд РФ, отметив в п. 15 своего Постановления Пленума «О практике применения судами законодательства, обеспечивающего право на защиту в уголовном судопроизводстве» 2015 г., что к таким лицам «следует относить, в частности, тех, у кого имеется психическое расстройство, не исключающее вменяемости, а также лиц, страдающих существенным дефектом речи, слуха, зрения или другим недугом, ограничивающим их способность пользоваться процессуальными правами» [8]. Однако в этом пункте содержится лишь перечень лиц, кого следует относить к данной категории участников уголовного судопроизводства, и то неполный, о чем свидетельствует использование наречия «в частности», а само понятие и критерии отнесения к ней отсутствуют. Как пишет В. Н. Смыслова, «в настоящее время в науке и судебной практике не имеется единого подхода к определению понятия физических и психических недостатков, в позиции ученых и практиков встречаются противоречия относительно вопросов дефинирования и толкования указанного понятия, в некоторых случаях отождествляются понятия «психические недостатки» и ‘‘психические расстройства’’» [9, c. 191]. Однако, на наш взгляд, необходимо не вырабатывать единство в понимании того, какой смысл вкладывать в данную терминологию, а уходить от ее использования вообще. При этом сразу же оговорим, что замена на слово «инвалид» также не решит данную проблему. Еще в 2018 г. Комитет ООН по правам лиц с ограниченными возможностями (далее – Комитет) в своих рекомендациях Российской Федерации относительно обеспечения прав таких лиц на территории Российского государства отметил в том числе несоответствие используемого в России термина «инвалид» официальному переводу терминологии «persons with disabilities» (лица с ограниченными возможностями), применяемой в тексте Конвенции ООН «О правах лиц с ограниченными возможностями» (в России официальное название – Конвенция ООН «О правах инвалидов» – К. С.) 2006 г. (далее – Конвенция). Комитет рекомендовал нашему государству таким образом использовать термины внутреннего российского законодательства, чтобы они соответствовали духу и букве вышеуказанной Конвенции (однако это так и не было сделано). Такая позиция Комитета обусловлена рядом причин. Во-первых, тем, что за последние десятилетия на международном уровне термин «инвалид», под которым изначально понимались медицинские характеристики, связанные с наличием у людей травм, болезней и т. п. , сменился более широким понятием, включающим не только медицинские показатели, но и иные – физические, психические, интеллектуальные или сенсорные барьеры, которые ограничивают человеку возможности эффективного участия в жизни общества наравне с другими его членами (ст. 1 Конвенции). Это позволяет говорить о новом, социально-философском подходе к пониманию данной категории [10], который получил свое отражение в содержании ряда международных правовых документов и национальном законодательстве отдельных государств (в основном из числа англосаксонской семьи права). В России же до сих пор сохраняется медицинский подход. И это при том, что, как озвучила С. Шпорт, гендиректор НМИЦ психиатрии и наркологии имени Сербского: «На сегодняшний день у нас количество лиц, которые находятся на диспансерном наблюдении составляет 1 миллион 410 тысяч 61 человек. Общее количество лиц, страдающих выраженными психическими расстройствами, – это порядка 3 миллионов 870 тысяч человек» [11], а каждый четвертый имеет психические расстройства разной степени проявления [12]. Во-вторых, как было отмечено выше, в настоящее время на международно-правовом уровне все чаще используется термин «уязвимые» или «особо уязвимые» лица, который охватывает многие категории населения и обуславливает необходимость наделения их специальным статусом как участников правоотношений в конкретных странах. В-третьих, еще в документе 1975 г., когда действовал медицинский подход к пониманию инвалидности, Генеральная Ассамблея ООН уже обращала внимание государств на необходимость защиты инвалидов от любых видов регламентации и обращения, носящих дискриминационный, оскорбительный или унижающий характер (п. 10), и что они «должны иметь возможность пользоваться квалифицированной юридической помощью… если они являются объектом судебного преследования… полностью учитывающей их физическое или умственное состояние» [13] (п. 11). Однако это так и не нашло отражения ни в нормах УПК РСФСР, ни УПК РФ. Поэтому предлагается введение понятия «лица с ограниченными возможностями», что было обосновано в других наших работах [14–16]. Поднимаемая проблема выходит далеко за рамки только терминологических аспектов. Помимо того, что необходимо привести уголовно-процессуальное законодательство в соответствие с общепринятым современным подходом относительно понимания «ограниченности возможностей», быть активным членом социума и участником правоотношений (в данном случае – уголовно-процессуальных), следует наделять дополнительными правами таких участников и предоставлять им гарантии для их реализации. А это формулирует другую проблему – отсутствие в действующем УПК РФ специального процессуального статуса участников уголовного судопроизводства из числа лиц с ограниченными возможностями. Наличие в нем норм, позволяющих говорить о специальном статусе лишь некоторых категорий лиц, относимых к понятию «лица с ограниченными возможностями», таких как несовершеннолетний подозреваемый, обвиняемый (гл. 50 УПК РФ) или лицо, в отношении которого применяется производство о принудительных мерах медицинского характера (гл. 51 УК РФ), а также об особенностях участия несовершеннолетних свидетелей и потерпевших (например, их допрос, согласно ст. 191 и 280 УПК РФ) или лица, не владеющего языком, на котором ведется производство по уголовному делу (ст. 18, 189, 263 УПК РФ), не только не решают данной проблемы, но порождают много других вопросов [17–19]. В правовой науке все больше уделяется внимания разграничению юридических категорий «общий правовой статус», под которым, например, профессором Р. П. Манаковой понимается «исходная, определяющая позиция личности, свидетельство равных возможностей любого члена общества», и «специальный» как «особое правовое состояние личности, обусловленное в самом общем плане выполняемой ею социальной ролью» [20, c. 18], в связи с чем даже предлагаются новые категории для введения их в правовой понятийный аппарат, отражающие сущность специального правового статуса. Среди таких следует выделить сформулированную еще в 70-х гг. прошлого века конструкцию «правовой модус личности», озвученную В. А. Патюлиным [21] и развитую другими авторами [22; 23]. Не углубляясь в данную сферу исследований, отметим, что необходимость выделения специального правового статуса обусловлена объективной необходимостью, основанной на том, что люди не равны друг другу в силу возраста, болезни, последствий психических и (или) физиологических и даже социальных состояний. Действительно, пишет Д. В. Тихонов, «общие права, свободы и обязанности не исключают, а, наоборот, предполагают наличие прав и обязанностей применительно к разным людям, характеризующимся специфическими чертами социального, служебного, семейного и тому подобного положения. В этом случае речь идет об особенных правах и обязанностях, предусмотренных законодательством для отдельных групп населения, объединенных общеспецифическими чертами их положения в обществе и государстве» [24, c. 25; 25]. Особое значение, по мнению Д. В. Тихонова, заложено в содержании статуса социально уязвимых категорий населения, «исходя из положений ст. 7 Конституции РФ, являющихся основанием обосабливать социально-детерминированный специальный статус, который применим к институтам, состояниям и категориям лиц, задекларированным на уровне базового закона государства… что соответствует нормам международных договоров Российской Федерации» [26] и что должно развиваться в отдельных отраслях права. Однако в уголовном процессе данному вопросу не уделяется должного внимания. В основном акцент в своих исследованиях авторы делают на процессуальный статус участников вообще [27–31] либо на их процессуальных правах и обязанностях [32–34] и гарантиях их реализации [35–37]. Тогда как специальный правовой статус, во-первых, свидетельствует о выделении определенной группы лиц как самостоятельной правовой категории, исходя прежде всего из особой значимости (в позитивном или негативном аспектах) для государства: инвалиды, студенты, мигранты, террористы, рецидивисты и пр. Во-вторых, специальный правовой статус «надстроен» к базовому (основному), а значит, его носитель, помимо общих прав и обязанностей, наделяется дополнительными. Например, женщины и беременные женщины, женщины, имеющие малолетних детей, многодетные женщины, женщины-пенсионеры и пр.; инвалиды и инвалиды 1-й, 2-й или 3-й группы инвалидности. Точно так же и в уголовном судопроизводстве: обвиняемый (ст. 47 УПК РФ) и несовершеннолетний обвиняемый (гл. 50 УПК РФ), обвиняемый из числа отдельных категорий лиц, предусмотренных гл. 52 УПК РФ (член Совета Федерации, депутат Государственной Думы, Генеральный прокурор и пр.). При этом отдельно выделяется лицо, в отношении которого ведется производство о применении принудительной меры медицинского характера (гл. 51 УПК РФ). Однако критерии отнесения к таким обвиняемым разные. В контексте поднимаемой в наших исследованиях проблематики неурегулированности особенностей участия в уголовном судопроизводстве лиц с ограниченными возможностями в основу их выделения в качестве участников уголовного судопроизводства, обладающих специальным процессуальным статусом, следует отнести изначально широкий критерий – их принадлежность к социально незащищенным слоям населения. Однако в дальнейшем он подлежит конкретизации применительно к их способности быть полноправными участниками уголовно-процессуальных отношений, в зависимости от имеющихся у них обстоятельств, предопределяющих: – ограничения физического характера, связанные с нарушениями внешней или внутренней целостности организма человека, сказывающимися на работе его основных функций: передвигаться, воспринимать информацию и передавать ее (отсутствие ног, парализация конечностей, слепота, глухота, немота и пр.); – ограничения когнитивного характера, куда входят: психические заболевания и расстройства, психологические (психосоматические) состояния, принадлежность к определенной социальной группе, например по уровню образования (неграмотные, имеющие только начальное образование, неполное общее, только общее); – смешанные ограничения ввиду физиологических состояний. Например, это беременность, наличие болезни, относимой к «наиболее болезненным состояниям» – кластерные головные боли, секвестрация грыжи межпозвоночного диска, фибромиалгия и пр., нахождение тяжелобольного лица на последней стадии заболевания (онкология 4-й степени) и пр. Вопросам, связанным с конкретизацией процедуры по соотнесению наличия подобных обстоятельств у конкретного лица с наделением его специальным процессуальным статусом, посвящено отдельное исследование. В данной работе речь идет о необходимости выделения в отдельную правовую категорию участников уголовного судопроизводства и наделении их специальным процессуальным статусом. Основанием же для этого должно быть решение должностного лица, в чьем ведении находится производство по уголовному делу либо ходатайство самого участника или его законного представителя. При этом могут быть приравнены к ограниченным возможностям участия в уголовном судопроизводстве обстоятельства экономического характера, но все равно имеющие социальное значение, а именно – недостаточность денежных средств у потерпевшего для того, чтобы нанять представителя. Данная ситуация нами затрагивается в контексте обеспечения равноправия на доступ к правосудию. Именно из-за отсутствия четкого урегулирования вопроса предоставления потерпевшему представителя из числа адвокатов, по аналогии с основанием и порядком реализации права обвиняемого на защиту в виде права иметь защитника, потерпевший ограничен в своей возможности полноправного участия в уголовном судопроизводстве. В связи с вышеизложенным хочется обратить внимание на следующее.
1. Участники уголовного судопроизводства являются носителями процессуальных прав и обязанностей. А носителем статуса конкретного участника выступает человек как таковой. Соответственно, при формировании правового статуса участников уголовного судопроизводства для определения возможности их участия изначально необходимо учитывать их возможности и способности человека, а уже затем отражать особенности функционального статуса как участника.
2. В разных науках (философия, антропология, медицина, психология, биология и т. д.) человек изучается с разных точек зрения. Особенность юриспруденции в том, что участники правоотношений являются одновременно и носителями прав и обязанностей, и их реализаторами. Однако важно понимать, насколько конкретное лицо, имеющее права и обязанности, способно своими действиями их реализовывать. Исходя из того, что уголовное судопроизводство представляет собой урегулированную нормами уголовно-процессуального законодательства область взаимодействия его участников, законодательно должны быть учтены не только правовые, но также когнитивные и физические возможности осуществления этого взаимодействия.
3. Правовой статус участников уголовного судопроизводства включает в себя их права, обязанности и связанные с этим правовые категории. При этом в некоторых отраслях права законодатель предусматривает такие институты, как: правоспособность, дееспособность, ограничение и лишение дееспособности, «неполную» (в силу возраста) дееспособность, за счет чего осуществляет дозирование возможности участия в тех или иных правоотношениях, а также предоставляет разного рода гарантии тем лицам, которым необходимо «выравнивание» этой возможности. В уголовном судопроизводстве ряда государств, в том числе и Российской Федерации, отсутствуют данные институты, что делает затруднительным, а зачастую и невозможным обеспечение реализации таких принципов уголовного судопроизводства, как равенство прав участников, охрана прав и свобод человека и гражданина, законность и др.
4. Одним из предложений по «выравниванию» возможностей полноправного участия лиц с ограниченными возможностями в уголовном судопроизводстве наряду с другими его участниками в рамках разработанного автором компенсаторного подхода, «суть которого сводится к тому, что участникам уголовно-процессуальных отношений, которые в силу имеющихся у них ограниченных возможностей не могут надлежащим образом самостоятельно реализовывать свои права и исполнять обязанности, должны быть предоставлены процессуальные средства, с помощью которых можно компенсировать (максимально стремиться к этому) то неравное положение, в котором они оказываются по сравнению с другими участниками» [38], является закрепление в нормах УПК РФ специального процессуального статуса таких участников с предоставлением им дополнительных гарантий компенсаторного характера.
Реализация этого подхода будет способствовать решению задач уголовного судопроизводства при соблюдении прав всех его участников, в том числе лиц с ограниченными возможностями, в соответствии с принципами правого социального государства и нормами международного права.

About the authors

S. M. Kurbatova

Author for correspondence.
Email: sveta_kurbatova@mail.ru
Russian Federation

References

Supplementary files