Obtaining sexual services from a minor (Article 240.1 of the Criminal Code of the Russian Federation): issues of theory and law enforcement

Full Text

Современное состояние сексуальной культуры общества характеризуется пластичностью половой морали, снижением возраста сексуального дебюта, эмансипацией сексуального поведения несовершеннолетних от социального контроля внутри малых социальных групп (семья, школа и проч.), трансформацией отношения к девственности, свободой добрачных сексуальных контактов, расширением диапазона приемлемости сексуальных практик, разнообразием стратегий сексуального поведения, коммерциализацией сексуальных отношений. Социологи и медики констатируют: «Суть сексуальной революции в России состоит в резком снижении возраста начала половой жизни, увеличении числа сексуальных партнеров, частоты добрачных и внебрачных связей, расширении сексуальных техник, масштабов секс-индустрии и т. д.» [1, с. 45]. Инверсия ценностных ориентаций, дегенерация нравственных идеалов, искажение морально-этических установок в сфере сексуального поведения определенной части общества в современных реалиях повышают риски манипулирования подростковой и юношеской сексуальностью со стороны отдельных субъектов. В сложившихся социально-криминологических реалиях противодействие сексуальной эксплуатации несовершеннолетних представляет основное направление уголовно-правовой политики на международном и национальном уровнях. Одним из правовых средств, направленных на предотвращение сексуальной эксплуатации несовершеннолетних в Российской Федерации, явилось введение в Уголовный кодекс Российской Федерации (далее – УК РФ) статьи 240.1, устанавливающей уголовную ответственность за получение сексуальных услуг несовершеннолетнего. Мониторинг практики применения данной нормы с момента появления по настоящее время свидетельствует о ее невостребованности. Так, по данным Судебного департамента при Верховном Суде Российской Федерации, число лиц, осужденных по данной статье, составило в 2014 г. – 2, в 2015 г. – 0, в 2016 г. – 4, в 2017 г. – 6, в 2018 г. – 4, в 2019 г. – 2, в 2020 г. – 0, в первом полугодии 2021 г. – 1 [2]. Было бы наивно полагать, что причиной тому – искоренение фактов сексуальных злоупотреблений в отношении несовершеннолетних со стороны совершеннолетних лиц. Причины неработоспособности ст. 240.1 УК РФ обусловлены различными факторами: несовершенство нормативного материала; отсутствие разъяснений на уровне высшей судебной инстанции; высокая латентность, присущая данному преступлению; недостаточная разработанность криминалистической методики расследования; недостаточный уровень правовых знаний субъектов правоприменения и проч. Как отмечает Л. Л. Кругликов, «без оперирования категорией состава преступления невозможно решение вопроса об основании уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ), равно как и осуществление квалификации преступления: соотнесения признаков содеянного с признаками, указанными в Уголовном кодексе, и констатации их совпадения или несовпадения» [3, с. 44]. В связи с этим небезынтересным с точки зрения теории и практики нам представляется рассмотрение состава преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ, через призму анализа его элементов. В теории уголовного права сложились различные подходы к определению основного непосредственного объекта получения сексуальных услуг несовершеннолетнего. По мнению А. В. Бриллиантова и Е. Н. Федик, непосредственным объектом данного преступления выступают общественные отношения в сфере общественной нравственности [4]. Думается, такой подход полностью нивелирует разницу между видовым и непосредственным объектами рассматриваемого посягательства. Другими авторами непосредственный объект данного преступления определяется конкретнее – общественная нравственность в сфере половых отношений [5]. С точки зрения Т. А. Боголюбовой и Т. А. Дикановой, непосредственный объект преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ, – это нравственное и физическое здоровье несовершеннолетних [6, с. 195]. Ряд авторов к непосредственному объекту рассматриваемого преступления относят общественные отношения, связанные с обеспечением нормальных условий социализации несовершеннолетнего. Примечательно, что в то же время авторами высказано мнение о необходимости расположения данного преступления в главе 18 УК РФ «Преступления против половой неприкосновенности и половой свободы личности», поскольку «в центре внимания законодателя находится личность несовершеннолетнего» [7, с. 507–509]. Р. М. Кочетов считает, что основным непосредственным объектом рассматриваемого преступления является половая неприкосновенность [8, с. 122]. Нетрудно заметить, что представленные подходы к пониманию объекта данного преступления объединяет то, что они фактически игнорируют «локацию» ст. 240.1 УК РФ в главе 25 УК РФ «Преступления против здоровья населения и общественной нравственности». По мнению В. Б. Боровикова и А. А. Смердова, непосредственные объекты уголовно-правовой охраны в рамках ст. 240.1 УК РФ – общественная нравственность и нормальное развитие личности несовершеннолетнего [9, с. 258]. Исходя из избранного законодателем места расположения данного преступления в Особенной части УК РФ, полагаем, что основным непосредственным объектом анализируемого преступления являются общественные отношения, обеспечивающие охрану общественной нравственности в сфере сексуального поведения человека. Общественная нравственность в сфере сексуального поведения человека, рассматриваемая в качестве охраняемого уголовным законом объекта, понимается нами как культурно-исторически сложившаяся в обществе система морально-этических норм, предписаний, традиций, взглядов, определяющих границы социально приемлемых форм реализации сексуальности. Неоднозначно решается юридической наукой вопрос о наличии в данном составе преступления дополнительного непосредственного объекта и, как следствие, потерпевшего. Для подавляющего большинства исследователей наличие дополнительного непосредственного объекта, а соответственно, и потерпевшего в рамках данного состава преступления самоочевидно [10]. Однако такая точка зрения не разделяется, в частности, И. В. Пантюхиной, которая не усматривает оснований для признания несовершеннолетнего, оказывающего сексуальную услугу, потерпевшим от преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ. В обоснование своей позиции И. В. Пантюхина приводит доводы, суть которых в следующем: 1) прекращение уголовно-правовой охраны половой неприкосновенности лица, достигшего 16 лет, после которого добровольное вступление в половые отношения не способно причинить вреда его развитию; 2) презумпция знания несовершеннолетним административно-правового запрета занятия проституцией (ст. 6.11 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях), предполагающая его осведомленность о противоправности и наказуемости вступления в сексуальные отношения за вознаграждение, в силу чего факт оплаты сексуальной услуги не может оказать на него негативного влияния; 3) возможность злоупотребления гарантированным ст. 52 Конституции Российской Федерации правом на компенсацию причиненного преступлением ущерба со стороны несовершеннолетнего; 4) «такое лицо не должно признаваться потерпевшим, поскольку совершает указанные в уголовно-правовой норме действия по собственному желанию, причем с достаточно конкретной целью – получения вознаграждения, т. е. руководствуясь корыстью» [11]. В качестве дополнительного аргумента И. В. Пантюхина приводит приговор Ленинского районного суда г. Новороссийска Краснодарского края от 15 июля 2014 г. по уголовному делу № 1-82/2014, в котором несовершеннолетнее лицо, оказавшее сексуальную услугу, потерпевшим признано не было, а дополнительного объекта в данном преступлении суд не усмотрел [12]. Несомненно, позиция И. В. Пантюхиной является новаторской и заслуживающей дальнейшего изучения, однако, как и всякая научная гипотеза, носит дискуссионный характер. Позволим себе не согласиться с данной точкой зрения ввиду следующего. Во-первых, необходимость признания несовершеннолетнего потерпевшим от преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ, следует из положений Конвенции Совета Европы о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений CETS № 201 (Лансароте, 25 октября 2007 г.) (далее – Конвенция СЕ о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений), ратифицированной Российской Федерацией. Согласно ст. 3 Конвенции СЕ о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений под «ребенком» понимается любое лицо в возрасте до 18 лет, «жертвой» же признается любой ребенок, подвергнувшийся сексуальной эксплуатации или сексуальным злоупотреблениям. Одним из действий, являющихся сексуальной эксплуатацией или сексуальными злоупотреблениями, является использование услуг детской проституции (т. е. использование ребенка для деятельности сексуального характера, когда выплачивается или обещается денежное или любое другое вознаграждение или оплата независимо от того, выплачивается ли такое вознаграждение или производится такая оплата или дается такое обещание самому ребенку или третьему лицу) [13]. В юридической литературе неоднократно отмечалась и критиковалась рассогласованность терминологии Конвенции СЕ о защите детей от сексуальной эксплуатации и сексуальных злоупотреблений и УК РФ, а также непоследовательность в соблюдении терминологического единства в тексте самого УК РФ. В частности, высказано предложение об использовании в наименовании ст. 240.1 УК РФ термина «услуги детской проституции» с соответствующим изменением диспозиции [14]. Во-вторых, несостоятельность данного подхода подтверждается телеологическим толкованием, основанным на выявлении той цели, которой руководствовался законодатель, криминализируя такую модель поведения. Необходимость защиты несовершеннолетних от преступлений сексуального характера, а также обеспечения защиты прав и интересов несовершеннолетних провозглашалась в пояснительной записке к законопроекту, предлагающему криминализацию получения сексуальных услуг несовершеннолетнего, в качестве целей его принятия [15]. В-третьих, тезис об отсутствии негативного влияния на нравственное здоровье и развитие несовершеннолетнего факта оплаты сексуальных услуг при условии добровольности вступления в сексуальный контакт за плату со стороны несовершеннолетнего представляется спорным. Даже согласившись с тем, что ценностно-ориентационная сфера личности несовершеннолетнего, практикующего вступление в сексуальные контакты с корыстной мотивацией, имеет деформацию, согласиться с тем, что поощрение, молчаливое одобрение или даже стимулирование проституирования несовершеннолетнего со стороны совершеннолетнего лица не оказывает никакого негативного влияния на процесс формирования устойчивых поведенческих моделей несовершеннолетнего, мы не можем. В. А. Шуняева указывает: «С 16 до 18 лет идет поиск мировоззренческих установок. Определенные убеждения, сформированные к 16 годам, либо продолжают укрепляться в сознании несовершеннолетнего, либо под воздействием меняющегося влияния отдельных факторов происходит пересмотр прежних убеждений и формирование новых» [16, с. 507]. Кроме того, готовность несовершеннолетнего к вступлению в сексуальные контакты, предполагающие некоторое встречное предоставление, может иметь различное происхождение (например, тяжелое материальное положение) и не свидетельствовать о существенном искажении нравственного сознания. Отметим и то, что получение сексуальных услуг несовершеннолетнего сопряжено и с возможностью причинения вреда его физическому здоровью (анатомические повреждения, заражение венерическим заболеванием и проч.). В-четвертых, как известно, презумпция правознакомства распространяется в равной степени на всех лиц, достигших установленного законом возраста привлечения к ответственности, а несовместимость коммерческого секса с общественной нравственностью, независимо от возрастных характеристик «услугодателя», не вызывает сомнений. Если умножить эти два обстоятельства на возникающую с 16 лет и прекращающуюся вместе с прекращением правоспособности лица половую свободу, то целям охраны общественной нравственности в наибольшей степени отвечал бы тотальный отказ законодателя от указания специального возраста лица, оказывающего сексуальную услугу, в рамках рассматриваемого состава преступления. Отметим, что подобный механизм модернизации ст. 240.1 УК РФ предложен О. А. Петряниной [17, с. 265]. В качестве подкрепления изложенной позиции, в свою очередь, сошлемся на пример из судебной практики. Так, в апелляционном постановлении Костромской областной суд указал следующее: «Доводы осужденного о том, что Х. А. А. не может являться потерпевшей, т. к. вступила в половую связь с ним добровольно, не основаны на законе, т. к. дополнительным объектом преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ, кроме общественной нравственности, является здоровье несовершеннолетнего, его половая неприкосновенность» [18]. Таким образом, преступление, предусмотренное ст. 240.1 УК РФ, является двуобъектным: основным непосредственным объектом является общественная нравственность в сфере сексуального поведения человека, дополнительным – физическое и нравственное здоровье и развитие несовершеннолетнего. Потерпевшим от преступления является физическое лицо, достигшее шестнадцати, но не достигшее восемнадцати лет, независимо от половой принадлежности. Объективную сторону анализируемого состава преступления образует получение сексуальных услуг несовершеннолетнего в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет лицом, достигшим восемнадцатилетнего возраста. Перечень альтернативных действий, объединяемых категорией «сексуальные услуги», конкретизирован в примечании к ст. 240.1 УК РФ, согласно которому сексуальные услуги это половое сношение, мужеложство, лесбиянство или иные действия сексуального характера, условием совершения которых является денежное или любое другое вознаграждение несовершеннолетнего или третьего лица либо обещание вознаграждения несовершеннолетнему или третьему лицу. Понятийный объем терминов, обозначающих вышеуказанные сексуальные услуги, соответствует их судебно-медицинскому и уголовно-правовому пониманию для целей главы 18 УК РФ. Действия, не предполагающие сексуального взаимодействия виновного и потерпевшего лица (т. е. не связанные с проникновением в естественные полости тела потерпевшего и (или) виновного лица, а равно не связанные с непосредственным воздействием на половые органы потерпевшего и (или) виновного лица), например, эротический массаж, стриптиз, секстинг и аналогичные им, по смыслу ст. 240.1 УК РФ к сексуальным услугам не относятся. Под обещанием следует понимать выраженное в любой форме (устной, письменной, в том числе электронной, посредством конклюдентных действий) волеизъявление виновного лица передать вознаграждение несовершеннолетнему или третьему лицу в качестве встречного предоставления за оказание несовершеннолетним сексуальной услуги, доведенное до сведения последнего. В качестве третьего лица может выступать любое лицо (в частности родитель, опекун, попечитель, должностное лицо, посредник в получении сексуальной услуги и проч.), действия которого при наличии к тому оснований квалифицируются по ст. 240 УК РФ и (или) ст. 241 УК РФ. Разное понимание придается наукой уголовного права термину «сексуальные услуги». Так, Н. Г. Шимбарева полагает, что употребление данного термина во множественном числе «позволяет сделать вывод, что разовое получение сексуальной услуги несовершеннолетнего не содержит признаков рассматриваемого состава преступления» [19, с. 153]. Однако подавляющее большинство представителей науки уголовного права и практических работников связывают наступление уголовной ответственности с получением хотя бы одной сексуальной услуги несовершеннолетнего. По-видимому, употребление термина «сексуальная услуга» во множественном числе в ст. 240.1 УК РФ объясняется той же природой (небрежность юридической техники), что и употребление терминов «торговля людьми» (ст. 127.1 УК РФ), «надругательство над телами умерших и местами их захоронения» (ст. 244 УК РФ), «жестокое обращение с животными» (ст. 245 УК РФ). Использование термина «сексуальная услуга» во множественном числе, по мнению К. В. Дядюн, порождает определенные квалификационные сложности при уголовно-правовой оценке неоднократного получения сексуальных услуг одного несовершеннолетнего и разовой сексуальной услуги нескольких несовершеннолетних [20]. Полагаем, в первом случае оправданно применять механизм квалификации, аналогичный предложенному в п. 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 4 декабря 2014 г. № 16 «О судебной практике по делам о преступлениях против половой неприкосновенности и половой свободы личности» [21]: если несколько сексуальных услуг оказаны одним и тем же несовершеннолетним в течение непродолжительного времени и обстоятельства их оказания свидетельствовали о едином умысле виновного на их получение, то содеянное рассматривается как единое продолжаемое преступление. Получение же единичной сексуальной услуги нескольких несовершеннолетних представляет собой совершение тождественных преступлений и подлежит квалификации по правилам реальной совокупности преступлений. В фокусе внимания ученых-правоведов и правоприменителей находится и категория «любое другое вознаграждение». Анализ соответствующих воззрений позволяет выделить две ключевые позиции. В рамках узкого подхода вознаграждение понимается как нечто материальное, подлежащее денежной оценке. Так, А. И. Коробеев отмечает, что «можно допустить, что “любое другое вознаграждение” должно каким-то образом коррелировать с “денежным вознаграждением”. В таком случае следует прийти к выводу, что речь здесь идет об иных выгодах именно материального характера» [22, с. 121]. В целом похожей позиции придерживаются авторы, предлагающие под «любым другим вознаграждением» понимать «выгоды как в денежной, так и натуральной форме (одежда, украшения, косметика, парфюмерия, предоставление различных услуг)» [23]. Представители широкого подхода рассматривают в качестве иного вознаграждения действия имущественного характера, нематериальные услуги [24]. Лексема «вознаграждение» определяется словарями двояко: а) действие, производное от глагола «вознаградить», трактуемого, в свою очередь, как «достойно наградить за что-н.» [25]; и б) результат такого действия. С точки зрения результата «вознаграждение» истолковывается словарями по-разному: в Большом академическом словаре русского языка – как «то, что является наградой, платой за что-л.» [26], в Словаре современного русского литературного языка – как «награждение за какие-либо заслуги; возмещение убытков, расходов и т. п.» [27], в Толковом словаре Д. Н. Ушакова – как «плата за труд» [28], в словаре синонимов слово «вознаграждение» располагается в одном синонимическом ряду с такими понятиями, как «возмездие», «мзда», «плата», «гонорар», «жалованье», «оклад», «содержание», «заработок», «расчет» [29]. Таким образом, семантическое поле слова «вознаграждение» не позволяет прийти к выводу о его исключительно и только материальной (уже – денежной) природе. Обращение же к лексическому значению определительных местоимений «любой» и «другой», толкуемых, соответственно, как «всякий, каждый» [30] и «не такой, как этот (или как прежде), отличающийся от этого (или от прежнего); иной» [31], позволяет поддержать сторонников широкого подхода к определению природы вознаграждения за получение сексуальных услуг несовершеннолетнего. На наш взгляд, вознаграждением, по смыслу ст. 240.1 УК РФ, могут являться денежные средства и ценные бумаги, иные вещи (в том числе предметы, изъятые из гражданского оборота, – наркотические, психотропные вещества, оружие и проч.), имущественные права, выгоды нематериального характера. Противоречиво истолковывается правоприменителем термин «получение», что влечет неодинаковое определение момента окончания рассматриваемого преступления. В своем диссертационном исследовании И. С. Алихаджиева на основании анализа следственной практики отмечает три стратегии реагирования субъекта правоприменения в ситуации, когда, несмотря на действия, направленные на получение сексуальной услуги (оплата или обещание оплаты), желаемый результат (получение сексуальной услуги) не наступил по не зависящим от виновного обстоятельствам: 1) отказ в возбуждении уголовного дела; 2) квалификация как оконченного преступления; 3) квалификация как покушения на преступление. И. С. Алихаджиева отмечает, что, «по данным анкетирования, причина тому – разноречивое толкование отглагольного существительного ‘‘получение’’ и как процесса, направленного на достижение цели, и как результата преступного действия» [32, с. 266]. Термин «услуга» заимствован законодателем из понятийно-категориального аппарата частного права. С точки зрения гражданского права получение сексуальных услуг – сделка (договор возмездного оказания услуг). В статье 779 Гражданского кодекса Российской Федерации данный договор охарактеризован как консенсуальный: «По договору возмездного оказания услуг исполнитель обязуется по заданию заказчика оказать услуги (совершить определенные действия или осуществить определенную деятельность), а заказчик обязуется оплатить эти услуги». Изложенное дает основание предположить, что с момента достижения сторонами всех существенных условий договора получение сексуальных услуг должно считаться оконченным. В теории же уголовного права момент окончания данного преступления единодушно связывается с моментом начала совершения одного из действий, перечисленных в примечании к ст. 240.1 УК РФ, обусловленных вознаграждением или обещанием такового вне зависимости от факта и времени передачи обещанного. В целях устранения неоднозначного понимания момента окончания преступления, предусмотренного ст. 240.1 УК РФ, полагаем целесообразным изложить диспозицию данной статьи следующим образом: «Принятие лицом, достигшим восемнадцатилетнего возраста, исполнения по сделке, предметом которой является сексуальная услуга несовершеннолетнего в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет». Субъект рассматриваемого преступления – специальный по признаку возраста – физическое вменяемое лицо, достигшее 18 лет. Установление повышенного возраста уголовной ответственности подвергается критике со стороны отдельных исследователей [33]. В настоящей работе уже отмечалось, что для возрастной группы 16–18 лет (не говоря уже о препубертате) характерны поиск мировоззренческих установок, несформированность нормативно-ценностной системы (в том числе сексуальной ее составляющей). В связи с этим следует согласиться с Л. В. Иногамовой-Хегай в том, что «повышенный возраст наступления уголовной ответственности, с 18 лет, предпочтительнее устанавливать за преступления небольшой и средней тяжести, поскольку совершеннолетние должны отвечать за любые негативные поступки» [34, с. 252–253]. Субъективная сторона характеризуется прямым умыслом: виновное лицо осознает факт получения им сексуальной услуги несовершеннолетнего лица, достигшего шестнадцати, но не достигшего восемнадцати лет, обусловленной денежным или любым другим вознаграждением либо обещанием вознаграждения в обмен на ее оказание (интеллектуальный момент), и желает этого (волевой момент). Сложности на практике вызывает такой признак, как заведомость виновного лица. Судебная практика развивается в противоположных направлениях: в ряде приговоров суд указывает на факт достоверного осознания виновным возраста потерпевшего [35], в других случаях данное обстоятельство не находит отражения в приговоре [36]. Указание на заведомость, изначально предлагаемое авторами законопроекта, из итогового варианта диспозиции нормы исчезло, что вписывается в фарватер законодательной политики в части исключения признака заведомости в отношении возраста несовершеннолетнего потерпевшего (например, в ст. 122, 127.1, 134, 135, 240, 241 и проч.). Видимо, такой подход законодателя – сигнал правоприменителю о «купировании» стандарта доказывания по данным преступлениям. Однако, по нашему мнению, осведомленность виновного о возрасте потерпевшего является уголовно-релевантным обстоятельством, подлежащим установлению. Такого подхода придерживается и высшая судебная инстанция [37]. Полагаем, что допустимость объективного вменения, поддерживаемая некоторыми представителями юридического сообщества, входит в явное противоречие с принципом вины (ст. 5 УК РФ) и единогласным мнением в теории о совершении данного преступления с прямым умыслом. Таким образом, добросовестное неведение возраста потерпевшего виновным лицом исключает уголовную ответственность. В ситуации, когда лицо, желающее получить сексуальную услугу несовершеннолетнего, фактически контактирует с совершеннолетним лицом, которое «мимикрирует» под несовершеннолетнего, действия «потребителя» сексуальной услуги, в соответствии с правилами квалификации при фактической ошибке в личности потерпевшего, должны быть квалифицированы по направленности умысла как покушение на ст. 240.1 УК РФ. По мнению О. И. Цоколовой, в данной модели поведения виновного не усматривается общественной опасности, что создает предпосылки для применения ч. 2 ст. 14 УК РФ [38, с. 102]. Мотив и цель на квалификацию содеянного не влияют. В литературе отмечается, что «при получении сексуальных услуг несовершеннолетнего обезличенная половая связь детерминирует безальтернативную мотивацию преступного поведения, в качестве которой выступает удовлетворение половой потребности виновного» [39, с. 118]. Безусловно, сексуальные побуждения для данного преступления являются доминирующими, однако сужать мотивационную сферу виновного, как нам представляется, нельзя. В качестве нетипичных мотивов могут выступать желание унизить потерпевшего, хулиганские побуждения, стремление устранить внутриличностный конфликт виновного (например, комплекс неполноценности), желание материально подчинить потерпевшее лицо и проч. Квалифицирующих признаков рассматриваемый состав преступления не содержит. В юридической литературе высказывались мнения о необходимости закрепить в качестве таковых, в частности, совершение преступления в отношении двух и более лиц; совершение преступления группой лиц, группой лиц по предварительному сговору; совершение преступления родителем, педагогом либо иным лицом, на которое законом возложены обязанности по воспитанию несовершеннолетнего, что заслуживает поддержки. Р. Б. Осокиным высказано предложение о наделении данного преступления специальным основанием освобождения от уголовной ответственности – в связи с вступлением в брак с потерпевшей (потерпевшим) [40, с. 264]. Критически воспринимая данный институт в целом, отметим, что, помимо его очевидной несовместимости с морально-этическими представлениями об институте брака и семьи, а также несоответствия принципу равенства граждан перед законом (такое основание «фактически вводит дискриминационные правила ответственности для лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, поскольку однополые браки в России запрещены» [41, с. 72]), вряд ли удастся обосновать его необходимость и с позиции идеи экономии репрессии. Данное преступление относится к преступлениям средней тяжести, из чего следует, что на него в полной мере распространяются общие основания освобождения от уголовной ответственности. Кроме того, с учетом обезличенности сексуальных контактов, незначимости партнера, товарно-рыночной ориентации, присущих коммерческому сексу, такое основание, освобождающее от ответственности, представляется малоприменимым в практической плоскости (за исключением, конечно, использования его как «легального» инструмента, чтобы избежать уголовной ответственности).

About the authors

A. Yu. Aseev

Author for correspondence.
Email: a.andrei1999@yandex.ru
Russian Federation

E. I. Chekmezova

Email: e555@list.ru
Russian Federation

References

Supplementary files