Legal enforcement aspect of the interaction of public and private principles in criminal law: on the 25th anniversary of the Criminal Code of the Russian Federation

Full Text

Как и все отрасли российского права, уголовное право представляет собой регулятор общественных отношений. Одной из существенных особенностей уголовного права является то, что урегулированные уголовно-правовыми нормами отношения являются властеотношениями, соответственно, уголовное право обычно относят к публичному праву. При этом единого (универсального) определения термина «публичное право» в юридической науке не было на заре становления и нет на современном этапе. Более того, отдельными исследователями отмечалась необходимость избегать универсальных определений в вопросах права [1, с. 106–109; 2, с. 76; 3, с. 48] или хотя бы не противопоставлять отрасли права на этом уровне [4, с. 44]. Необходимо принять во внимание, что разделение права на публичное и частное, имеющее, как правило, культурно-историческую обусловленность, не получило отражения и какой-либо фиксации в нормативных правовых актах и отличается доктринальным происхождением. Данный вывод подтверждается прежде всего тем фактом, что подобное разделение характерно исключительно для романо-германской правовой семьи [5] и не имеет универсального значения для понятия «право» в целом. Ряд отраслей права посвящен регулированию в большей степени отношений не между конкретными индивидами (как, например, гражданское право), а между определенным(и) индивидом(ами) и государством и обществом в целом. К числу таких отраслей следует отнести и уголовное право. Вывод об отнесении уголовного права к ветви публичного права не ставится под сомнение из-за того, что доминантной функцией уголовного права является охранительная функция. Даже когда его нормы направлены на охрану личных прав и интересов, это не исключает свойства публичности, поскольку при этом регулируются отношения, ответные к преступности, то есть в сфере, наиболее опасной для нормального существования многих людей [6, с. 711]. Вместе с тем в соответствии с ранее высказанной мыслью, не предполагается противопоставление отраслей публичного и частного права при их разделении. В этой связи отношение уголовного права к публичной ветви не исключает возможность как влияния (и инкорпорации) институтов частного права в его нормы, так и обратного влияния положений уголовного законодательства на институты частного права. А. В. Сумачев верно отмечает, что несмотря на публичность уголовного права, оно не обладает «исключительно публичным характером» [7, с. 74]. Хотя вопрос о наличии в нормах уголовного права как частных, так и публичных составляющих был предметом рассмотрения юристов-правоведов царского [8; 9] и советского [10; 11] периодов развития Российского государства, следует согласиться с мнением Э. Л. Сидоренко и А. А. Телятникова, указывающих, что в настоящее время этот вопрос «либо обходится молчанием, либо анализируется предельно осторожно и поэтому поверхностно» [12, с. 27]. Рассматривая частные начала (институты) в нормах действующего УК РФ, стоит специально исследовать ст. 76 об освобождении от уголовной ответственности лица, впервые совершившего преступление небольшой или средней тяжести, если оно примирилось с потерпевшим и загладило причиненный потерпевшему вред. И. Э. Звечаровский отмечает здесь превалирование «личного интереса гражданина над государственным в реакции на совершенное преступление» [13, с. 304]. Преимущественно частно-правовой данная норма уголовного закона признается Т. В. Кленовой [14, с. 43] и А. В. Сумачевым [7, с. 75–76], а Э. Л. Сидоренко оценивает рассматриваемую норму «наиболее содержательным средством диспозитивности в уголовном праве» [15, с. 54]. По нашему мнению, в ст. 76 УК РФ прямо отражается влияние частных начал на отечественное уголовное законодательство, а именно предусмотренной Гражданским процессуальным кодексом Российской Федерации (гл. 14/1 ГПК РФ) и Арбитражным процессуальным кодексом Российской Федерации (гл. 15 АПК РФ) возможности урегулирования возникшего спора мирным путем, пусть и в несколько усеченном варианте, так как УК РФ выдвигает ряд условий к примирению потерпевшего и лица, совершившего преступление (см. Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 27.06.2013 № 19 «О применении судами законодательства, регламентирующего основания и порядок освобождения от уголовной ответственности»; Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 29.11.2016 № 56 «О внесении изменений в некоторые постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации по вопросам совершенствования оснований и порядка освобождения от уголовной ответственности»). ГПК РФ и АПК РФ, конечно, предусматривают более широкие возможности для урегулирования возникшего конфликта интересов миром с использованием, по сути, диспозитивных «примирительных процедур», предусмотренных и в ст. 76 УК РФ. Таким образом, следует согласиться с весьма обоснованным замечанием С. И. Никулина, что введение в УК РФ данной нормы позволяет говорить о придании отечественному уголовному законодательству черт частного права [16, с. 351]. Включение частных начал в уголовное право может быть проиллюстрировано также нормами об уголовной ответственности за преступления в сфере экономики, которых много в действующем УК РФ. Это, по нашему мнению, объясняется очевидной диспозитивной сущностью экономических отношений, обусловливаемых стремлением (интересом) к извлечению выгоды (получению прибыли и т. д.) их субъектами. Нормальное и социально полезное, бесконфликтное осуществление экономических отношений часто становится невозможным как по причине устремления к реализации сугубо частных интересов одним из субъектов, так и по причине нарушения им (ими) публично-правовых предписаний нормативных актов Российской Федерации. Это влечет за собой в ряде случаев необходимость применения норм УК РФ как крайней меры правового регулирования отношений в сфере экономики (реагирования на их противоречащую интересам личности, общества и (или) государства реализацию). При этом возникает сложно решаемая проблема разграничения преступного конфликта и непреступного конфликта (экономического спора и др.), которая предполагает анализ взаимовлияния публичных и частных начал в уголовном и арбитражном процессуальном праве. АПК РФ вступил в силу с 1 сентября 2002 года и сформировал на протяжении почти двух десятилетий обширное поле правоприменительной практики регулирования отношений в сфере экономики. Даже при наличии признаков составов экономических преступлений, закрепленных в УК РФ, но в условиях сомнений относительно субъективных установок участника экономического отношения, спровоцировавшего его конфликтное развитие, правосудие в таком случае, в соответствии со ст. 1 АПК РФ, осуществляется арбитражными судами, образованными в соответствии с Конституцией Российской Федерации и федеральным конституционным законом для разрешения экономических споров и рассмотрения иных дел, отнесенных к их компетенции АПК РФ и другими федеральными законами, по правилам, установленным законодательством о судопроизводстве в арбитражных судах. Отметим, что три из шести задач судопроизводства в арбитражных судах, сформулированных в ст. 2 АПК РФ (защита нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов лиц, осуществляющих предпринимательскую и иную экономическую деятельность, прав и законных интересов Российской Федерации, субъектов Российской Федерации, муниципальных образований в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности, органов государственной власти Российской Федерации, органов государственной власти субъектов Российской Федерации, органов местного самоуправления, иных органов, должностных лиц в указанной сфере; справедливое публичное судебное разбирательство в разумный срок независимым и беспристрастным судом; укрепление законности и предупреждение правонарушений в сфере предпринимательской и иной экономической деятельности), а также закрепленные в ст. 6, 7 и 8 АПК РФ принципы фактически совпадают с задачами и принципами уголовного права России, закрепленными в ст. 2, 3, 4 и 6 УК РФ. Пункт 1 ч. 1 ст. 161 АПК РФ, регламентирующий порядок рассмотрения заявления о фальсификации доказательств, возлагает на арбитражный суд обязанность при поступлении соответствующего заявления в первую очередь разъяснить субъекту уголовно-правовые последствия такого заявления. В иных процессуальных кодексах (ГПК РФ, КАС РФ) подобные нормы отсутствуют, в связи с чем рассматриваемая норма АПК РФ представляет собой, по нашему мнению, уникальный случай взаимного влияния частных и публичных начал. Наиболее ярко взаимосвязь арбитражного процессуального и уголовного законов, на наш взгляд, проявляется в связи со ст. 188/1 «Частные определения» АПК РФ, согласно ч. 1 которой арбитражный суд вправе вынести частное определение при выявлении в ходе рассмотрения дела случаев, требующих устранения нарушения законодательства Российской Федерации государственным органом, органом местного самоуправления, иным органом, организацией, наделенной федеральным законом отдельными государственными или иными публичными полномочиями, должностным лицом, адвокатом, субъектом профессиональной деятельности. При этом, в соответствии с ч. 4 ст. 188/1 АПК РФ, если при рассмотрении дела арбитражный суд обнаружит в действиях лиц, участвующих в деле, иных участников арбитражного процесса, должностных лиц или иных лиц признаки преступления, копия частного определения арбитражного суда направляется в органы дознания или предварительного следствия. Таким образом, федеральный законодатель в рассматриваемом случае фактически возлагает на арбитражные суды обязанность проверять поведение лиц, участвующих в деле, на соответствие нормам УК РФ. И это при том, что к компетенции арбитражных судов вопросы квалификации преступлений и, как следствие, применение норм УК РФ не отнесено. Примерами прямого действия указанных норм могут служить частные определения, выносимые арбитражными судами России в соответствии с нормами права по делам о несостоятельности (банкротстве) физических лиц. Так, Арбитражный суд Ханты-Мансийского автономного округа – Югры в частном определении от 7 мая 2021 года по делу № А75-7849/2020, проанализировав поведение должника, заключает, что «…поведение должника содержит в себе ряд признаков уголовно наказуемых деяний». С учетом уровня криминализации современных экономических правоотношений и достаточно высокой латентности соответствующих преступных деяний практика применения данной нормы невелика и в основном связана с выявленными арбитражными судами фактами фальсификации доказательств. Например, частное определение Арбитражного суда Волгоградской области от 29 сентября 2021 года по делу № А12-36956/2019, частное определение Арбитражного суда Пермского края от 13 октября 2021 года по делу № А50-15076/2020. Мы не можем согласиться с известной позицией, когда ставится под сомнение публичная природа процессуального законодательства [17]. Нам представляется, что красноречиво характеризует схожесть правовой природы уголовного и арбитражного процессуального права их публично-правовая сущность, то есть нормативная закрепленность законодательством (соответствующими кодексами) Российской Федерации задачи защиты в первую очередь публичных интересов – общества и государства. Для подтверждения данного тезиса достаточно сравнить количество случаев применения в АПК РФ терминов «публичный» и «частный». О «публичном» упоминается, по нашим подсчетам, более чем в семидесяти случаях. Термин «частный» и производные от него используются законодателем в АПК РФ лишь в шести случаях и только в исследованной нами ст. 188/1 АПК РФ. Подводя итог вышесказанному, можно сделать следующие выводы. Взаимовлияние публичных и частных начал присуще, думается, всем без исключения отраслям российского права, что отчетливо было продемонстрировано путем анализа отдельных положений отечественных Уголовного и Арбитражного процессуального кодексов в правоприменительном аспекте. При этом взаимосвязь и взаимовлияние публичных и частных начал в российском уголовном праве и арбитражном процессуальном праве наиболее ярко проявляется при применении норм, регламентирующих и охраняющих общественные отношения в сфере экономики, что объясняется диспозитивной сущностью экономических отношений, обусловленной стремлением (интересом) к извлечению выгоды (получению прибыли и т. д.) их субъектами, в том числе специальными.

About the authors

O. A. Motin

Author for correspondence.
Email: omotin@mail.ru
Russian Federation

S. V. Suvorova

Email: suvorovasvetlana.ipz@mail.ru
Russian Federation

References

Supplementary files